Происшествие - [100]

Они познакомились лет десять назад. Басаргин был уже женат, и сыну шел пятый год. В Женю он влюбился с первого взгляда и потерял голову. Надо заметить, что потеря голов была взаимной. У Жени это была первая любовь, так случилось, что за тридцать лет у нее вообще ни увлечений, ни романов не было. Она училась, потом работала, ухаживала за парализованной матерью и времени на личную жизнь совсем не имела. С Басаргиным она познакомилась вскоре после смерти родителей — они умерли в один год.

Женя встречалась с Басаргиным, совершенно не задумываясь о том, что он женат, и о том, чем все это может кончиться. А кончилось это грандиозным скандалом в семье Басаргина, когда его жена случайно, как это водится, узнала о существовании Орешниковой. Случилось это не сразу, а через год-полтора после их знакомства. Столь долгая слепота жены Басаргина объясняется тем, что он был летчиком гражданской авиации, командиром корабля на специальных рейсах, поэтому мог лгать жене, что находится вне Москвы сколько угодно. Проверить его было не просто.

Когда тайное стало явным, Басаргин струсил. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что в первый момент он решил уйти к Орешниковой. Но когда жена пригрозила, что сына он больше не увидит и, кроме того, что она обратится в партийную организацию его и Евгении Дорофеевны и все там расскажет, Басаргин дал слово, что расстанется с Орешниковой. Главную роль сыграла здесь любовь к сыну. Сам он вырос без отца и в детстве много страдал из-за этого.

Жена Басаргина была неглупая женщина, она цепко держалась за семью, но, хорошо зная характер мужа, понимала, что, останься они жить в Москве, слово свое он не сдержит. И она поставила условие: Басаргин должен перейти на службу в полярную авиацию. Родом она была из Полтавы, и лично ее к Москве ничто не привязывало.

Басаргин подчинился. Он понимал, что предает Женю и их любовь, но иначе поступить не мог. В этой ситуации кого-то он должен был предать: или Женю, или сына. Сын был слабее.

И в то же время совсем забыть Женю не получилось. И через два года, проведя с семьей отпуск на юге, он завез жену на несколько дней к ее матери в Полтаву, сам же поспешил в Москву под предлогом повидаться с родными и друзьями, а на самом деле увидеть Женю. С тех пор он приезжал ежегодно.

Нельзя сказать, что Басаргин чувствовал себя несчастным. Напротив, он вполне доволен был своей жизнью. Работа интересная, считался он одним из лучших летчиков, с женой отношения были терпимые, сын доставлял ему радости. Тем не менее весь год от отпуска до отпуска он жил ожиданием встречи с Женей. И эти дни были лучшими в его жизни. Так он и жил, летчик Басаргин. Правильно или нет, кто рассудит? Дела сердечные ой какие тонкие дела!

В тот день, поговорив с Женей Орешниковой и положив трубку, он почувствовал, что в сердце его закралась печаль. Он так ждал этой встречи. Неожиданно он решил, что ведь тоже может пойти в театр и там повидаться с Женей.

Уже когда он подошел к концертному залу, когда купил у какой-то расстроенной девчушки билет и вошел в зал, ревность вдруг обожгла сердце Басаргина. Он подумал: а если Женя пошла сюда не с подругой, а с мужчиной? Он кружил по коридорам и холлам перед началом и в антракте, искал Женю и не нашел. Тогда он подумал, что она обманула его, просто не хотела его видеть, поэтому солгала. Он верил и не верил этой мысли. С одной стороны, знал, что Женя на ложь не способна, но с другой… С другой! Антракт закончился, но он пошел не в зал, а стал искать телефон-автомат. Нашел, набрал Женин номер и сразу услышал ее голос.

— Алло! — сказала Женя. — Алло!

Он прижал мембрану к горящему лбу, потом, не сказав ни слова, повесил трубку. Значит, она сказала неправду…

— Алло! — еще раз сказала Евгения Дорофеевна, но раздались короткие гудки. Она сидела перед зеркалом и с ужасом смотрела на свое багрово-синее распухшее лицо. Время от времени она окунала платок в миску со свинцовой примочкой и прикладывала его к синякам, прекрасно понимая, что занимается бесполезным делом. Как врач она знала, что пройдет, минимум неделя, прежде чем лицо приобретет более или менее приличное состояние. И, главное, очки с большими затененными стеклами разбились. Впрочем, они не спасли бы положение.

В палате, куда поместили Яна Карловича Войтана, находился еще один пациент, худой лысый человек, который занимался странным для мужчины делом — вязал шарф.

— Не удивляйтесь, — сказал он Войтану вместо приветствия. — Все удивляются, а я все равно вяжу. Очень отвлекает от всяких мыслей.

— Я не удивляюсь, — застенчиво ответил Ян Карлович. Он вообще был человек очень стеснительный и потому молчаливый, в больницу он попал впервые в жизни и не знал, как себя вести. Войтан стоял посередине небольшой палаты, держа в руках матерчатую сумку, куда жена сложила ему бритву, мыло, зубную щетку и еще кое-какую мелочь.

— Меня зовут Иван Николаевич, — сказал вязальщик. — Да что вы стоите? Располагайтесь.

Пожилая медицинская сестра, провожавшая Войтана и замешкавшаяся с кем-то у дверей в коридоре, тоже вошла в палату.

— Добренький день, Иван Николаевич, — певуче произнесла она, — а вы, новенький, поселяйтесь. Вот ваша коечка, вот тумбочка. Столовую Иван Николаевич вам покажет и все расскажет. Он все тут знает, скоро уже выпишется.