Происхождение религии - [7]

. Эта высокоабстрактная идея должна была с большим трудом восприниматься древними людьми, по­скольку они одушевляли все вещи[19]. М–р Тайлор иллю­стрирует эту теорию древних людей, сравнивая ее с детской идеей о том, что «стулья, палки и деревянные лошадки приводятся в действие такой же личной волей, которая управляет действиями нянек, детей и котят… В таких случаях ум дикаря воспроизводит состояние дет­ского ума»[20].

Можно вполне определенно утверждать, что, если дети одушевляют палки, — то это происходит не потому, что они сначала слышали или думали будто бы сами имеют души, а затем распространили свое понимание души на палки. Мы, несомненно, можем предположить, что первобытный человек шел таким же путем и оду­шевлял все вещи еще до того, как он начал размышлять о душе. Но, если он думал, что все вещи являются одушевленными, то труп, с его точки зрения, был не менее одушевлен, чем все остальное. Мог ли он рассуж­дать следующим образом: «Все вещи имеют души. Труп не имеет души. Следовательно, труп не является вещью (в соответствии со значением Общего Закона)?».

Опять же, постигал ли древний человек жизнь до того, как он отождествил ее 1) с тем, что позволяет провести различие между живым телом и мертвым (раз­личие, которое ex hypothesi[21] он не проводил, так как все вещи одушевлялись им) и 2) с «теми человеческими образами, которые являлись ему в снах и видениях»? «Древние философы, вероятно, сделали вывод о том, что каждому человеку принадлежат две вещи: жизнь и при­зрак». Но, если следовать теории, согласно которой дика­ри пришли к всеобщему одушевлению тем же путем, каким приходят к нему дети, то можно предположить, что, с их точки зрения, все вещи имели «жизнь», по крайней мере, до тех пор, пока не получила развития идея отдельно существующей души.

Здесь мы, по всей видимости, имеем дело с фактами, находящимися за пределами нашего опыта.

Во всяком случае, древний человек пришел (согласно нашей гипотезе) к абстрактной идее жизни задолго до того, как он впервые «выразил» ее в материальных терминах «дыхание» или «тень». Затем он решил, что не только дыхание или тень соответствуют более абстракт­ному понятию «жизнь»; жизнь могла проявлять себя также в реальных и телесно воплощенных формах, к которым относятся галлюцинации сновидений и видения во время бодрствования. Кажется, его рассуждения шли от более абстрактного (идея жизни) к более конкретно­му — к жизни поначалу неясной и призрачной, а затем охватывающей все стороны реально существующего че­ловека.

Таким образом, м–р Тайлор (неважно, следуем мы его логике или нет) говорит о том, что человек вырабатывает теорию об активной, разумной, отдельной душе, которая может существовать после смерти тела. К этой теории древний человек приходит путем размышлений о приро­де жизни, а также о причинах призраков умерших или живущих людей, являющихся в «снах и видениях». Но наш автор, несомненно, оставляет вне поля своего зре­ния воздействие тех сверхнормальных феноменов, в ко­торые верили дикари, на схожие с ними явления в современной цивилизации. Эти сверхнормальные фено­мены, реальные или иллюзорные, по его мнению, явля­ются фактами тех переживаний, которые лежали в осно­ве веры дикарей в существование отдельных, бессмерт­ных, разумных душ или призраков, а это, в свою оче­редь, послужило фундаментом для религии.

Поскольку, благодаря нашему желанию остаться на своей точке зрения, мы испытываем замешательство при рассмотрении двух видов ранней философии — 1) ин­стинктивной и неосознанной веры, во всеобщую одушев­ленность, которую м–р Спенсер называет «анимизмом» и в которую он сам не верит; 2) основанной на размышле­ниях веры в существование отдельной, остающейся по­сле смерти тела души человека (и вещей), в которую м–р Спенсер верит и которую м–р Тайлор называет «анимиз­мом» — мы должны упомянуть еще об одной трудности. Может показаться, м–р Тайлор считает это само собой разумеющимся, что первобытные, жившие очень давно и неизвестные нам люди, размышлявшие о жизни и о душе, находились на той же стадии психического разви­тия, что и наши цивилизованные современники или, по крайней мере, современные дикари. Он проводит опреде­ленное различие между современными дикарями и нами, но не делает никакого различия между современными дикарями и давным–давно жившими людьми, которые стояли у истоков религии. Так, м–р Тайлор пишет: «Со­стояние современного духовидца, чье воображение от самого легкого возбуждения переходит к позитивным галлюцинациям, является скорее правилом, чем исклю­чением среди некультурных и обладающих повышенной восприимчивостъю диких людей, сознание которых вы­ходит из равновесия от одного прикосновения, слова, жеста, непривычного звука»[22].

Я располагаю свидетельствами о том, что современ­ные дикари не являются какими–то необыкновенными духовидцами; с другой стороны, я не могу согласиться с тайлоровским описанием психологии «современных ду­ховидцев». Многие из тех, кого я знаю, испытали лишь один раз столь необыкновенное переживание, кроме того, они отличаются ровным характером, не обладают силь­ным воображением и повышенной возбудимостью. Лорд