Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера - [13]

[107]), Гитлер размахивал картой, быстро расползавшейся под его потными пальцами, и говорил каждому посетителю, какие предпринимаются сложные военные действия, чтобы всем им спастись. Иногда он кричал, отдавая приказания, как будто сам руководил защитниками города; иногда разворачивал карту на столе и, склонившись над ней, дрожащими руками принимался расставлять и переставлять пуговицы — утешительную символику освободительных армий»[108] — это же просто говорящее и кричащее пугало, хотя и не столь обездвиженное, как в описаниях Вейдлинга — этому человеку было, разумеется, трудновато усидеть на одном месте целую неделю!

Здесь, конечно, явное описание уже второго, поддельного фюрера. Этот, конечно, не обладал знаменитым гипнотизирующим взглядом фюрера — такое не сыграешь! Тем более не могло такое пугало и загипнотизировать кого-либо, как это изящно проделывал Гитлер еще в марте 1945 — пример с данцигским гауляйтером мы уже приводили!

Не исключено, что и в предшествующие дни, обеспечивая реализацию заранее запланированной подмены, настоящий Гитлер уже сам пытался эпизодически играть роль своего преемника, а посвященные окружающие подыгрывали ему. Но это получалось не очень удачно ни у него, ни у других — себя не переделаешь!

Вот, тем не менее, описание диалога между Гитлером и Евой Браун, происходившего, будто бы, в точности 21 апреля 1945, который воспроизводит секретарша фюрера Гертруда Юнге — дама, целиком посвященная в то, что же тогда происходило в Бункере, но так никогда в этом публично не сознавшаяся — при всей многословности ее письменных и устных воспоминаний, тиражированных телевидением.[109] В данном же случае Юнге, не выпячивая своего намерения, постаралась и подколоть Еву, которой она, несомненно, жутко завидовала, и одновременно решительно опровергнуть разглагольствования прочих «свидетелей»:

«Ева, ужасная чистюля, обнаружила пару красных и синих пятен на сером мундире Гитлера. «Посмотри, ты совсем грязный! Больше не надевай этот мундир. Не надо во всем подражать старому Фрицу[110] и ходить таким же неряхой, как он». Гитлер возражал. Он уже не был ни фельдмаршалом, ни политиком, ни диктатором. «Но это же, в конце концов, мой рабочий костюм. Я же не могу повязывать фартук, когда на совещании орудую цветными карандашами». Она была к нему несправедлива, потому что он был педантично аккуратным. Он никогда не подавал кому-нибудь руку, если перед тем только слегка погладил свою собаку»[111] — это, как видим, рассказ о все той же неаккуратности, имевшей место все в те же дни, но совершенно не в стиле всех прочих стандартных описаний!

Тот же Вейдлинг был бы поражен, встретившись с Гитлером всего лишь накануне, 22 апреля 1945 года: последний совершенно без проблем перемещался тогда по помещениям Рейхсканцелярии, устраивая взбучки и выволочки подчиненным — отдал, в числе прочего, и приказ о расстреле Вейдлинга. Затем на общем совещании он буквально потряс всех присутствовавших взрывом своей бешеной энергии, разразившись жуткими обвинениями и угрозами в адрес наличествующих и отсутствующих соратников, и заявил о том, что никогда не покинет Берлин, а остальные могут убираться! Потом спокойно, но решительно выпроваживал и заботливо собирал в дорогу своих ближайших военных помощников Кейтеля и Йодля[112] — к этой сцене, полной особого смысла, мы еще будем возвращаться.

Не мог же он внезапно заболеть и измениться до неузнаваемости всего лишь за одну следующую ночь (точнее — мог, если бы с его организмом случилось что-то очень уж серьезное: инсульт, инфаркт, тяжелое отравление, резкое прекращение приема наркотических средств, сотрясение мозга или общая контузия и т. д., но ведь ничего подобного официально не было зарегистрировано!) — в этом-то и состояли сценарные и постановочные трудности сюжета, разыгранного в апреле 1945, когда нужно было продолжать скрывать исчезновение настоящего Гитлера.

С непосвященными в факт осуществленной подмены, с которыми и Гитлеру, и лже-Гитлеру требовалось по сути их преемственной роли непрерывно общаться, приходилось тем или иным образом прекратить контакты — проще всего приказом эвакуироваться из Берлина.

Заметим, что 20 апреля состоялся очередной день рождения Гитлера — ему исполнилось 56 лет. Ввиду тяжелейшего положения на фронтах Гитлер был против каких-либо торжеств, но все-таки был вынужден принять нацистских бонз, съехавшихся ради этого дня в Берлин. Тогда Гитлер в последний раз виделся с Герингом, Гиммлером и рядом других лиц; все, кто оставили свои впечатления об этой встрече, отмечали тяжелейшее на вид физическое состояние Гитлера; он, однако, не высказывал при этом никаких глупостей, не устраивал истерик, не мазал мундир и собственную физиономию остатками пищи. Понятно, что встречаться с кем-либо из этих лиц, видевших фюрера с близкого расстояния всего несколько дней назад, было крайне противопоказанно его двойнику.

Посвященные же в суть подмены генералы Кребс и Бургдорф, руководившие двойником и игравшие им как марионеткой, были затем беспощадно ликвидированы в ночь на 2 мая 1945 года, пережив несчастного двойника только на двое суток; «кукловоды» явно недооценили опасности той игры, в которую согласились играть. С другой стороны: а был ли у них выбор?