Проходящий сквозь стены - [76]

— И как прикажешь выбираться из твоей клетки? — возмущенно спросил он. — Ключа нигде нет, я везде искал.

— Ты мог бы для начала пожелать мне доброго утра.

— Доброе утро. Немедленно дай мне ключ.

— Он тебе ни к чему.

Жосс и без того был в прескверном настроении, с самого утра ему не хватало казарменного распорядка, непривычная свобода лишь раздражала. К тому же слова сестры противоречили здравому смыслу, и он побелел от гнева. Она почувствовала, что брат в отчаянии и растерянности опасен, а потому вручила ему ключ, не дожидаясь выплеска ярости. Пока он пил кофе на кухне у окна, Валери указала на обширный огород позади дома.

— Часть дня ты можешь проводить вон там, пропалывая грядки.

— Ни за что, — отрезал Жосс.

— Но тебе будет скучно. Чем ты собираешься заняться?

— Наслаждаться жизнью в отставке, — мрачно ответил Жосс.

После завтрака брат собрался уходить и так спешил с деловым озабоченным видом, что Валери не удержалась и спросила, куда он идет; уклончивый ответ лишь раззадорил ее любопытство. Жосс поднялся вверх по улице Аристид-Бриан, вошел в город и направился к центру, не обращая внимания ни на архитектуру, ни на проезжающие машины, ни на домохозяек, что вышли за покупками. Скорый шаг, беспокойный взгляд — казалось, он опаздывал на какую-то важную встречу. Миновав центр города и очутившись на перекрестке, Жосс не знал, в какую сторону свернуть, наконец выбрал улицу Тьер, но засомневался, а потому пошел медленнее, то и дело порываясь вернуться. Внезапно перед ним открылся плац, огороженный решеткой, именно в тот момент, когда Жосс уже совсем отчаялся его найти. Прежде в этом квартале была расквартирована кавалерийская часть, а теперь тут осталось лишь управление интендантской службы. Только наметанный глаз отставного аджюдана смог уловить едва заметные берущие за душу неровности гладкого пустынного плаца, только его сердце учащенно забилось при виде мертвенной синевы огромных окон казарменных помещений и остекленной серо-зеленой крыши манежа. Некогда здесь царил безупречный порядок, и, хотя от казарм не осталось ничего, кроме остова, Жосс почувствовал всю глубину собственного падения, устыдился своих жалких штатских тряпок и не решился остановиться и вдоволь налюбоваться покинутым плацем. Он поспешно прошел мимо, затем вернулся и отворил дверь кафе, что располагалось напротив. Хозяйка принесла ему бокал белого вина, попыталась завязать разговор о том о сем, не добилась ни слова в ответ и все равно принялась жаловаться на значительные убытки, которые причинил ей отъезд кавалерии. Она горько кляла социалистов в городском управлении, не сумевших удержать военных в городе.

— Эти людишки не понимают, что наша провинция без удальцов стала безутешной вдовой.

Дальше она пустилась в пространные воспоминания о былом процветании своего заведения, но посетитель посмотрел на нее так, что болтушка мгновенно умолкла и вернулась к стойке. Жосс устроился у окна и без помех предался блаженному созерцанию. Сам плац куда интересней зданий по его периметру. Никто, кроме аджюдана, не смог бы постичь красоту и бесконечную изменчивость плаца. Это пространство обладало еще одним особым, трудно уловимым измерением: причастностью к военной дисциплине. Жосс изучал плац не меньше часа и все равно не исчерпал богатства впечатлений: ему открывались все новые черты, поражающие воображение и вместе с тем родные. Каждая помогала извлечь из копилки памяти яркое переживание или отчетливую картину.

Около одиннадцати из дверей самой дальней постройки вышли два человека, сержант и штатский, они направились через плац к воротам. Штатский нес зонтик, будто саблю, а значит, тоже был отставным военным. Рассмотрев его вблизи, Жосс понял по сдержанному покрою костюма, строгому галстуку и черной фетровой шляпе, простодушно сдвинутой набекрень, что не ошибся. И вздохнул с облегчением, поскольку не мог без боли смотреть, как штатский топчет плац, — Жосс считал это немыслимым святотатством. Однако когда двое военных вошли в кафе, ему не захотелось подсесть к ним, познакомиться, поговорить. В армии он не заводил друзей, держался особняком, ни с кем не сближаясь. Нижние чины повсюду ненавидели его за жестокую непреклонность, страстную приверженность дисциплине и мелочное, придирчивое следование правилам. Младшие офицеры сторонились его, старшие не скрывали презрения, уверенные, что образцовый аджюдан до крайности туп и бесчеловечен. Он платил им той же монетой.

Вернувшись домой, Жосс заметил, что сестра крайне взволнована, хоть и пытается выглядеть спокойной. Утром Валери воспользовалась отсутствием брата, порылась в его вещах и наткнулась на пачку презервативов, которые он из приличия спрятал за стопкой белья. Собственно, на такие находки она и рассчитывала. Мысль о том, что у брата могут быть непотребные отношения с женщинами, вызывала у нее одновременно отвращение, гнев, священный ужас и жгучее любопытство. Во время обеда, пока он ел, не обращая на нее ни малейшего внимания, она поглядывала на него исподтишка и все больше распалялась и раздражалась при виде невозмутимого, самоуверенного, циничного самца, который, судя по всему, не думал ни о чем, кроме мерзких скабрезностей. Даже его молчание казалось ей вызывающей наглостью, она больше не могла сдерживаться и спросила резко и грубо, заставив его вздрогнуть от неожиданности: