Прогулки по Раю печали - [56]

Стах смотрит на дедушку глазами, полными надежды.

— Вот так воспитываешь внука, — говорит дедушка, — стараешься. А он, значит, как позовешь его в «Литературное кафе», начинает: «Нафталин, клюква, совок…»

— Ну деда…

— И потом говорит: «А давайте лучше в кабак!»

— Да там мультики на столах.

— Да там барная карта длиннее меню!

— Ну деда…

Дедушка вздыхает. Вздыхает бабушка. Вздыхает Тим. Возвращаются они прежним путем — через набережную…

II

Тим грустит по дороге обратно и прячет нос в воротник. Он смотрит себе под ноги и отдаляется. Стах ловит его и возвращает в темп, не медленный и не быстрый.

— Деда не разбирается. Там хорошо.

Тим ничего не отвечает, и Стаху приходится подумать за него, что, вообще-то, они все обсудили на крыльце Эрмитажа, пока Стаха не ужалила очередная муха. Но она уже его ужалила.

— Один день, а потом природа, договорились? Тебе правда понравится, я обещаю. Это лучшее место в Питере.

Тим поднимает на Стаха взгляд и грустно улыбается.

— Арис… знаешь, какое лучшее?

Стах спрашивает кивком.

— В твоей комнате, когда вот это все… на карте.

Стах опускает голову. Другого дня не будет. Потому что потом — поселок. Нет, конечно, может, они смогут сходить, когда вернутся. Только он настроился — и у него с утра был план: набережная, Эрмитаж, прогулка по городу, кафе.

Он улыбается:

— А как же «Аврора»?

Тим тоже улыбается в ответ, но ранено. Опять вздыхает, прижимается боком и тычется носом ему в волосы.

Стах отвечает Тиму в пропущенный удар сердца:

— Я тебя тоже.

А потом осознает, что шутка не вышла, вышло почти оружие, что это против правил — и так нельзя.

Но Тим почти сразу сдается:

— Только ради «Авроры»…

«Котофей, ты же в курсе, что это откровенная манипуляция? Откровеннее некуда».

«Думаю, я переживу».

Стах усмехается:

— Ладно, теперь мне стыдно…

Тим царапает Стаха шепотом в ухо:

— Просто я тебя — больше.

Стах принимает и царапины, и чувство вины. Озвучивает:

— Ауч.

Но не поддается на эту Тимову манипуляцию, как поддается на его манипуляции Тим. То ли из гордости, то ли из глупости, то ли из убежденности, что действительно не поддается — ни сейчас, ни позже, когда слова осядут и врастут под кожу.

III

В «Чердаке» состаренная выцветшая мебель; деревянные балки под потолком, с которых свисает и самолет, и фотографии, развешанные на веревках с помощью цветных прищепок, и ракетки, и бог знает, что еще, если не вглядываться в каждую деталь.

Чердак, как полагается, — единственное место, где под распятыми на стене доспехами приклеена хоккейная клюшка. Здесь можно найти коллекцию галстуков, развешанных по перегородкам, коллекцию пластинок, стопку книг, несколько гитар, старый сундук и печатную машинку. Или лопату рядом с бюстом Нефертити, который стоит на античной колонне…

Барная стойка в центре чердака обклеена остатками плакатов прямиком из прошлого века и купюрами разных стран, а где-то среди бутылок в самом баре притаился череп.

В общем, «Чердак» — самый что ни на есть чердак и обаятельный авангард со своей неповторимой атмосферой. Но самое, наверное, приятное: здесь есть на что смотреть, пока ожидаешь заказ.

Тим проходит медленно. Осмотревшись, не спеша пленяется. А потом замечает, что на столах — персонажи из советских мультиков, у каждого свой. Тут он находит солнечного львенка и уже хочет сесть, но этот столик — для двоих, а не для четвертых. Тим вспоминает и вздыхает. За львенком подходящее место — и его как раз освобождают, столик в самом углу под окном на питерскую улицу. На этом столике Тим находит поросенка Фунтика — и довольно занимает место, и поднимает на Стаха блестящие глаза.

А Стах… ну он теперь просто король мира, поэтому, свалившись рядом, он занимает почти всю скамейку, растекаясь на ней во все стороны. Тим укладывает затылок на его руку и замечает, что перед ним в углу подоконника — нога от доспехов, распятых на стене, а выше на настенном шкафчике — здоровенный и очень глазастый паук.

Тим улыбается пауку, потом улыбается Стаху, поджимая губы, и дарит ласковый взгляд, полный всего, что нужно.

Стах, постучав пальцами по спинке скамейки, бросает что-то вроде:

— Ну я же обещал, что тебе понравится…

— Ладно, — смягчается Тим, — я почти тебя простил…

Тут со Стаха слетает корона.

— Не понял.

То, что Стах не понял, — это, конечно, его личные проблемы. Стах вздыхает и улыбается бабушке с дедушкой, присевшим напротив.

Тиму в руки дают меню, в котором блюда чередуются с анекдотами, а список продуктов в авторских рецептах — с шутками, в которых, как известно, доля своей правды: «Чтобы ни у кого не осталось сомнений, что мы очень плохо готовим…»

IV

Нарешав головоломки с меню и замучив официанта до того, что дедушка сказал: «Я разорюсь на чаевых после твоих допросов», Стах наконец оставляет свой колебательный (или колебающий?) окружающих пост и говорит, что уходит мыть руки. Тим увязывается за ним.

Тим увязывается за ним, а Стах, вообще-то, не только мыть руки и усаживает Тима обратно со словами:

— Нет, давай по отдельности, хорошо?

Но Тим спрашивает:

— Почему?

Стах даже не знает, что ему на это ответить. Из всего, что ответить хочется. «Унитаз один», «Это гетеросексуальный бар», «Мы не на той стадии отношений», «Твоя поддержка, даже моральная, скорее стеснит, чем поможет» и, наконец, что-нибудь чрезвычайно оскорбительное вроде: «Мой член все еще не нуждается в твоей компании».