Прогулки по Раю печали - [55]

— Категоричный…

— Нет, «категоричный», Тиша, это когда-либо все, либо ничего. А Малевич провозгласил, что «все» и «ничего» едино, и даже такой технарь, как я, не устоял.

— Значит, «Черный квадрат»? Что еще?..

— У Малевича был оппонент, — произносит Стах таинственно — и выжидает театральную паузу.

Тим, заулыбавшись, шепчет:

— Так…

— Однажды он выбил из-под Малевича стул — и говорит: «Вот сиди теперь на своем цвете и геометрии».

Тим смеется. Стах заверяет:

— Так и было. Его звали Татлин, он основал русский конструктивизм. Он сказал: искусство должно служить цели и жизни. А «Модель памятника III Интернационалу» — это вообще моя любимая картина.

— Это не картина…

— Да. И что ты мне сделаешь?

Тим ловит Стаха почти под руку и утыкается носом ему в плечо.

— Что ты смеешься? Я серьезно говорю. Сейчас обижусь.

— Прости…

— А я сказал, — усмехается Стах.

Тим вдруг заглядывает ему в глаза — своими темными, глубокими, влажно блестящими.

— Арис, я думал: ты несерьезно…

— Еще как серьезно.

Тим, поуспокоившись, просит:

— А еще?..

— Третью для красивого числа?.. — Стах смотрит на Тима и словно решает, говорить ему или нет. И все же, посерьезнев, говорит: — «Потерянный жокей» Магритта.

Тим усмиряет улыбку. И размыкает губы. Он точно-точно знает, как она выглядит, — таким он стал притихшим. И сердце Стаха пропускает удар, потому что он понял.

— Это как мой «Странник над морем тумана»…

— Нет, Тиша, Магритт делал сюр.

Стах знает, о чем Тим сказал, — и не разрешает этому знанию между ними утвердиться. А оно все-таки утверждается, и Тим касается пальцами его пальцев. Стах шутливо пихает его в сторону. Потом вспоминает их недавний разговор — и удерживает его запястье.

— Я не отталкиваю.

Тим осматривается и говорит:

— Здесь нет твоих бабушки с дедушкой.

Стах щурится на Тима обличительно:

— Ты что, сам предлагаешь авантюру?

— Хочешь — пройдемся за руку перед каким-нибудь изображением адовых мук?..

— Тиша…

Стах хохочет. А потом понимает, что после такого Тима ему в жизни не разлюбить. И они отправляются на поиски библейских мотивов и не библейского возмездия от местной интеллигенции.

И как-то с опозданием, уже на выходе из Эрмитажа, на холодном воздухе, остудившем лицо питерским северным ветром, до Стаха доходит, что тихий Тим призвал его бунтовать. В общем, ужас, чего опять творит. И почему-то Стах ловит себя на мысли, что Тим «как обычно».

Примечание автора

Картины можно посмотреть здесь

Стихи

Глава 18. Чердак

I

Тим прячет руки в карманы и вдыхает свежий воздух, глядя в синее небо, которое опять затянуло облаками. Стах пялится ему в глаза, встречает его взгляд — и улыбается, вовлекая его в движение.

На Дворцовой площади они оказались только в полдевятого. И хотя Дворец уже светится огнями, еще светло.

— Ну что? — спрашивает дедушка. — Дальше по плану Невский и кафе?

— А в какое кафе? Может, в «Литературное»? — предлагает бабушка. — Тимофей, вы как?

Стах вспоминает, как Тим реагировал на Эрмитаж, и усмехается:

— Ага, место нафталиновей представить сложно. По мне, так лучше уж в «Бродячую собаку». Там тоже прибабахнутая атмосфера, но хотя бы подвал и стреляться под живую музыку не хочется. Правда, если местные творческие опять начнут разыгрывать сценки…

— Сташа…

— Ладно-ладно. Это я к тому, что все равно «Бродячая собака» подушевней будет.

— Ты, конечно, сравнил… — не соглашается бабушка.

— Подвал или «Литературное кафе»? Хм… — Стах показательно задумывается. — Подвал. Любой.

— Маме твоей в «Литературном» нравилось…

— У нее всегда были специфические вкусы.

— Сташа…

— Нет, а как я должен относиться к месту, где, как в краеведческом музее, медведь стоит на входе с «хлебом-солью»? Я такую клюкву только в американских фильмах видел… ну и в «Литературном кафе».

— Что за кафе?.. — не понимает Тим.

— Да есть на Невском одно такое очень «Литературное кафе». Ты туда входишь, а там интерьер — что-то среднее между девятнадцатым веком, совком (Тут дедушка громко хмыкает.) и кабинетом литературы. Внизу сидит Пушкин — по легенде, перед той самой дуэлью, а как поднимаешься наверх — висят портреты наших классиков. Я на Достоевского смотрю — и сразу аппетит теряю. А потом подходит официант в белых перчатках, и я думаю: «Ну что за ресторан?» А вообще, это действительно ресторан, смотришь на людей и понимаешь: «Так вот как выглядят снобы»…

Тим тянет уголок губ и спрашивает:

— Чем тебе не угодил Достоевский?..

— Ты сейчас шутишь, не пойму?

— Сташа, что ты разгорячился? — спрашивает бабушка. — Не хочешь — не пойдем.

— Я не разгорячился, я объясняю Тиму, что за кафе. А то мы туда зайдем — и он сразу начнет грустить, смотреть на местные абажуры и вздыхать: «Абажуры…»

Тим поднимает на Стаха взгляд, и тот сразу становится тише и мягче.

— Скажешь: я не прав?

Тим не понимает:

— Ты издеваешься так?..

— Мне хочется, чтобы тебе хоть что-нибудь понравилось…

— Арис… — Тим касается его рукой.

Стах ловит эту руку, возвращает себе громкость и решает:

— Отлично, культурный минимум осилен, Тим пропитался в Эрмитаже позапрошлым веком, теперь можно и в «Чердак».

— Сташа, далеко… — говорит бабушка.

— Недалеко. И там «Аврора». И мы через машину. И на машине. Так будет проще. Все равно надо за ней вернуться. Можно без Невского, черт бы с ним.