Прогулки по Раю печали - [25]

И тут он понимает, что у него — ни одной мысли в голове.

Ни одной.

Бабушка серьезнеет. Как-то встревоженно. Она не беспокоится, как мать. Она полагается на терпение. И размыкает губы для незаданного вопроса. Она ждет.

Стах просит:

— Я отнесу Тиму полотенце, ладно? И постелю. Он не спал этой ночью. Я приду, когда он уснет.

Бабушка кивает. Стах почти приходит в себя. Она его отрезвляет. Успокаивает сердце. Дышать становится легче.

— Сташа, — она вынуждает его обернуться еще раз. Как будто сожалеет: — Так повзрослел…

V

Стах стучится в ванную. Задерживает дыхание, как перед прыжком в воду, и заглядывает.

Тим уже моется.

Стах оставляет полотенце на стиральной машинке. Но для этого приходится войти. В запах Тимового геля. Стаха перемыкает. Сильно. Он действительно хочет к Тиму. Чтобы что-нибудь сделал. Починил. Например. Потому что Стах чувствует, что все переломано. Вдруг. И совершенно безнадежно.

Стах выходит и садится на полу, прижимаясь спиной к стене. Врезается в пространство невидящим взглядом. Зажмуривается. Пытается привести себя в чувство. Кусает губы.

Он хочет Тима.

И паршивей всего, что взаимно. Стоит только вернуться обратно…

Стах стискивает зубы и застывает.

VI

Что предваряет стадию смирения? Апатия?..

Стах стелет Тиму на своей кровати. И ему кажется, что это неправильно, что все догадаются, потому что он — постелил Тиму на своей кровати.

На автомате получается, как научили: по-армейски ровно.

Стах смотрит на готовую работу и вспоминает, что у Тима всегда постель развороченная…

Стах откидывает одеяло к стене. Чтобы было удобно лечь и укрыться.

И ловит себя на том, что ему выбивает ребра. И даже не стуком сердца. Вообще непонятно чем.

Как он будет объясняться с бабушкой и дедушкой?

Он опускается на пол рядом с кроватью — и замирает. Не то чтобы на коленях. Не на коленях. Но ощущение, что на них…

VII

Стах так и сидит на полу, когда Тим выходит, вытирая голову полотенцем. Тим падает на постель изможденно. На живот. Выгибается, тянется. Опускается плавно, обнимает подушку. Щурится на Стаха. Ловит его рукой. Чуть-чуть. Так ловит, что больше касается. Стах пробует ему улыбнуться.

— Лучше?

— Лучше… — шепчет Тим. — Спасибо.

Стах кивает.

Тим смотрит на него и, наверное, не верит, потому что серьезнеет.

Стах усмехается.

Тим так пахнет после душа… своим дурацким гелем. Просто кранты. Стах утыкается носом в постельное белье и затихает.

— Арис… я не хотел, просто…

Тим проводит рукой по голове. Стах разрешает ему, а потом захватывает в плен его пальцы. Сжимает. До боли.

Тим терпит.

Даже когда Стаху терпеть сложно — и он шипит, и касается губами побелевших Тимовых подушечек. И, как касается, он, наверное, понимает… какой это жест. Его пальцы перестают сжимать острые костяшки.

Тим поднимается, садится, склоняется. Обнимает. Стах не трогает его в ответ, но утыкается носом ему в плечо. Травится его запахом. И, закрыв глаза, боится их открыть.

— Прости меня.

Тим держит его в тепле. Целует в висок. Прижимается щекой.

А потом… он как будто теряется. Застывает.

— Солнце…

— Что?..

— Вся комната в солнце…

Стах открывает глаза, оборачиваясь в руках Тима, — и слепнет от яркого света.

Глава 8. Мираж, который не может рассеяться

I

У Стаха за окном береза. Солнце путается в ее листьях, так что в комнате россыпь маленьких теней. Они лижут белое Тимово лицо и катаются по темно-синим простыням.

Иногда солнечный луч пытается вплести свое золото в чернильные волосы, но тень его перебивает, словно шлепает ребенка по руке.

Тим, кажется, еще не очень спит и закрывает глаза — за лиловым запястьем. Стах смотрит на разодранную кожу и съехавшие вниз часы. Он двигается в сторону, чтобы закрыть Тима от солнца, отпускает его пальцы — отогретые, расстегивает ремешок. Тим слабо мычит, но, кажется, он в полушаге ото сна.

Он ищет Стаха на ощупь, но сдается и роняет руку на постель. Стах обхватывает ее пальцами, поглаживая острые костяшки своим большим. Рассматривает ремешок: внутри он серый, весь истертый, в темных подтеках.

Стах кладет часы у подушки. Отпускает, шепчет:

— Я сейчас приду.

Тим пытается поймать. Стах послушно замирает. Он ждет, можно или нет. Но Тим, так и не словив его с первой попытки, перестает капризничать.

Стах поднимается, задергивает шторы и уходит за аптечкой в зал.

Ну как — в зал… В зал, совмещенный с кухней. По левую руку, как входишь, длинная змейка кухонного гарнитура, рядом столовая, а по правую и вглубь — вот там дальше зал, диван, кофейный столик, стенка… Стаху нужна стенка: в одном из ящиков аптечка.

Стах входит в дневной свет из полумрака. Бабушка с дедушкой сидят напротив входа, за столом. Они, наверное, ждут Стаха: сразу замолкают, как видят его на пороге.

Дедушка с легкой усмешкой интересуется:

— Ну что? Уснул твой Тимофей?

— Почти. Я за аптечкой.

Стах минует зал торопливыми широкими шагами, открывает ящик и шарится в медикаментах.

Бабушка встает из-за стола, чтобы помочь.

— У вас что-то случилось?

— Да нет, ничего, Тим просто… руку разодрал.

— Зацепился где-то?..

Стах не знает, как такое объяснять. Еще и это — как. И теряется — в действиях, в собственных действиях, каких-то бессмысленных.