Прогулки по Раю печали - [27]

— Сташа?..

Нет, он все-таки берет себя в руки — и смеется. Может, это нервное. Не все же ему в самом деле — раз плюнуть.

А потом он серьезнеет.

— Был тяжелый год, — повторяет.

Бабушка с дедушкой переглядываются. Какое-то время они молча сидят. Стах знает, что они хотят услышать объяснения. Но ничего не может рассказать.

Бабушка вздыхает и двигает ему тарелку с пирожками.

— Давай-ка поешь. Потом все остальное…

IV

Аппетита нет. Но бабушка по-прежнему готовит лучше всех, и Стах послушно ест, пока никто не гонит прочь. Никто не гонит. Никто не скандалит. Тим, успокоенный, спит у Стаха в комнате. Но мир не обретает твердость.

Дедушка спрашивает:

— Ты помнишь, мы хотели купить дом?

Стах перестает жевать.

— Купили?

— Думали съездить на лето — обжиться, как ты с поезда отдохнешь, да и в целом отойдешь от Заполярья… — тактично обошел «семью», Стах одобряет усмешкой — и это единственное, что он одобряет. — Там места много. Можешь и Тимофея своего позвать. Раз уж такая ситуация…

Стах откладывает пирожок в тарелку, запивает новость чаем. И понимает, что сейчас опять поставит бабушку с дедушкой перед фактом: «Я здесь в лицей собираюсь поступать, мне надо готовиться к вступительным. И еще надо пристроить и „обжить“ — Тима. А не вот это все…»

Такой финт бонусом он все же выкинуть не может.

Дедушка толкует его молчание по-своему:

— Если захочешь другу Питер показать — можем и задержаться. Или у тебя другие были планы? На лето?

Стах усмехается. Поднимает взгляд — и какой-то раненый, просящий.

— Я могу в этом году здесь в лицей поступить…

Стах отслеживает реакцию. Слушает молчание, а потом — не возражения, но что-то, что ему очень мешает расслабиться:

— Если твоя мама одобрит, Сташа, мы не против — наоборот, ты же знаешь…

Стах кивает. Это бабушка с дедушкой. С ними не сложно. Сложно дома. Дома как под дулом пистолета. Он думал, что уедет — и все наладится. Но ему кажется, что север его не отпускает.

Стах говорит им про дом, говорит с опозданием:

— В июле вступительные, но в июне можно… «обживаться»…

V

Стах отмокает в душе. Проводит по лицу руками, забирает назад тяжелые волосы. Ищет взглядом на полке Тимов гель — и не находит. Унес обратно?..

Это не плохо. Просто как-то…

Словно его не было.

VI

Но он есть. Лежит в кровати, не исчезает.

Стах освобождает ему полку. Пока освобождает, думает: полка — не мало? Смотрит на сумку Тима. И понимает, что мало — и полки, и вещей. Их у Тима больше — и в разы. А это… ну, как будто ненадолго.

Мир не обретает твердость.

Стах очень ждет, когда чертов мир перестанет дрожать, словно мираж, и угрожать ему развеяться, но этого не происходит.

VII

Дело выпроваживает мысли. Дело притупляет тревогу. Так что, запустив одно, Стах уж не может притормозить.

Он роется в кладовке. Ради вазы. Она стеклянная, высокая, изогнутым прямоугольником. Стах ее находит и забирает с собой в ванную — смывать пыль.

Он вносит вазу в свет зала торжественно. Он почти отошел — с виду. Он создает — активную деятельность. Он спрашивает:

— Ба, можно я прихватизирую? Чтобы испортить.

— А зачем — портить?..

— Ради искусства. Авангардного. Будут светящиеся квадраты Лофицкого, — усмехается, выуживает осторожную улыбку.

— Ну если ради искусства…

— Деда в кабинете?

— В кабинете… Где ж еще…

VIII

Бабушка любит тишину. Дедушка любит часы. Бабушка сказала: либо она, либо эти его кукушки. Дедушка подумал и ответил так: и она, и кукушки, и звукоизоляция. Поэтому, когда открываешь массивную дверь в дедушкин кабинет, заходишь в другой мир, где все живет, тикает, тарахтит — и прогоняет бабушкину тишину.

Стах запирает за собой и, как обычно происходит, когда он не один, а с замыслом, хитро улыбается.

— Привет.

Дедушка препарирует механизм. Один глаз у него закрыт часовой лупой — и выглядит, как механический.

— Ожил?

Стах вопросительно хмурится, изогнув одну бровь, и садится напротив — за второй стол: их тут два совмещенных, в середине кабинета.

Дедушка продолжает операцию на часах с помощью хитрого пинцета. Говорит задумчиво:

— На тебе в обед лица не было. Тоня решила: вы пережили катастрофу. Ты бы как-то успокоил бабушку: она не молодеет.

Стах перестает улыбаться. Скрещивает руки на столе, наклонившись вперед. Не смотрит на дедушку. Сознается честно:

— А если я не знаю, как начать?..

— Можешь с самого сначала. Это помогает.

Стах усмехается. И думает — где здесь начало… И вспоминает двадцать восьмое, когда вышел на улицу — и попал под гипноз темных глаз. И почему-то сердце реагирует, как будто узнало еще тогда. Вот чтоб ему было неладно…

— Придется с августа, ты знаешь? Мы что, тут до утра будем сидеть?

— Ну что же? Посидим.

Стах хочет несмешно пошутить: «Ты ведь в курсе, что не молодеешь тоже? Нашел, на что тратить время». Но стихает.

Он молча наблюдает за работой дедушки. Тот не торопит.

— Серега мне подарок сделал… Когда я приехал. На день рождения. Самолеты выкинул из окна.

Дедушка замирает и наконец-то поднимает взгляд на Стаха, снимая лупу. Тот — ничего. Усмехается.

— Все?..

— Все. Я думал: им кранты. Пока жалел себя, их собрал парень. Просто так собрал, поставил их рядами во дворе. Не знаю для чего. Я бы мимо прошел. А ты? — Стах выжидает паузу, но дедушка молчит. — Это был Тим. Я не знаю, как он понял… Иногда кажется: не слишком много он понимает?.. — Стах снова усмехается.