Прогулки по Раю печали - [10]
— А я показываю моего единолога. Его зовут Оли, смотли.
Тим переключается и смотрит. Слишком ответственно. Тим говорит:
— Хороший…
Стах поднимается с чувством, что все-таки накроет. Он разрывает знакомство, разъединяет — этих двоих и выходит из купе.
Стах облокачивается на поручень в коридоре. Пытается вытолкнуть с воздухом напряжение. Но оно упрямо застревает в районе солнечного сплетения и в горле.
Тим выходит за ним. Мнется потерянно на пороге купе, пока не разбирается, как прикрыть дверь.
Он встает рядом. Наблюдает Стаха. Касается закатанного рукава клетчатой рубашки. Стах смотрит на его худые пальцы. Они чуть сжимают ткань.
Стах цапает Тима за эти чертовы пальцы свободной рукой. До боли. И не отпускает.
Тим объясняет:
— Папа взял мне билет этим утром…
Стах держит Тима. Чтобы никуда не делся. Не сводит взгляда — с побелевших подушечек, с покрасневшей кожи. Облизывает пересохшие губы. Стах поднимает взгляд на Тима.
И говорит бесцветно, ставит его перед фактом:
— Я бы остался на перроне.
Тима не ударишь. Гнев нарастает, гнев трансформируется в досаду, гнев рискует обратиться в слезы и сопли. И Стах не может объяснить себе, какого хрена.
Тим замечает раньше, чем он успевает отвернуться.
— Арис…
Стах отпускает его руку и отдает ему команду:
— Уйди в купе. Сейчас.
Тим стоит и просит.
Постоянно что-то просят его бездонные глаза.
Стах цедит ему:
— Пошел.
Тим смотрит на него еще пару мгновений и отступает.
Стах сжимает пальцами переносицу. И снова ждет… в этот раз — когда утихнет буря.
Стучат колеса, мерно наматывая на себя километры, отдаляя Стаха от семьи, от холодной комнаты, лишенной полок с самолетами; от города, в котором стоят стенами сопки — куда ни поверни; от северного давящего неба…
Тим едет. Ему просто нужен был другой билет в другой вагон. Стах не додумался. Стах — дурак.
Но теперь Тим у него. Он забрал его от шакалов-одноклассников, от болтливой Маришки… Вырвал его с корнями из пустой тихой квартиры.
Стах поворачивает голову. Чтобы убедиться. Маленькая девочка угощает Тима конфетой. Он грустно улыбается ей. Он что-то говорит. Может быть, «спасибо».
Он здесь. Он рядом. Он больше никуда не денется. В ближайшее время у них будут только две полки — и дорога.
Тим перехватывает взгляд и размыкает губы.
Стах не знает, как отреагировать. Не хочет улыбаться. Этого не хватит. Это не сработает.
Девочка хлопает Тима по коленке маленькой ладошкой и вручает ему «Оли». Тим безнадежно тупит — и не понимает, чего делать.
Типичный Тим…
Стах усмехается. Выходит надломленно. Он дает себе еще минуту, отворачивается к окну.
За окном течет неприрученная природа… А в стекле застыло его отражение — болезненное, блеклое, чужое.
Но буря улеглась…
Стах прикрывает глаза. Их натирает, как песком, недосыпом. Он наконец-то выдыхает напряжение. Ему хочется рухнуть без сил. И поэтому он возвращается. Падает возле Тима. К Тиму. Стах бы уткнулся носом ему в плечо, если бы мог.
И сел бы поодаль, делая вид, что все равно, если бы — не мог.
Но что-то ломается в нем, потому что он все-таки, все-таки может. Хотя «нельзя» и «надо» все еще борются. «Надо» побеждает. Как голод, как жажда. Стах прижимается лбом. И застывает.
Тим касается рукой его волос.
Снова тянет пореветь. Тим — вредный, как большое количество всего хорошего, что в этой жизни есть.
Стах садится удобней и прикрывает глаза. Слушает стук колес, которые не могут обогнать его пульс, и думает о том, что можно. Этих людей он видит в первый и последний раз. Конечно, не повод обжиматься с Тимом, но, если подозрительно себя вести, кто и кому расскажет?..
Тим шепчет:
— Прости.
Стах бы сказал: «Заткнись», но Тиму такое не скажешь… Тиму после такого ничего не скажешь…
— Не выспался?
— Хреново выгляжу?
— Ну… — Тим чуть улыбается голосом. — Уставшим…
Стах бы лег… Но придется дожить до вечера. А потом он будет спать, как мертвый. Потому что все кончилось. Потому что завтра все наладится. Потому что сегодня все уляжется, утрамбуется, перестанет нарывать. Потому что рядом Тим. Потому что они в поезде.
Тим в поезде.
— Надо, наверное, постелить… — говорит он в такт мыслям.
И потому, что Тим к нему прислушивается, только к нему, лишив все остальное, всех остальных внимания, девочка стучит по его коленке. Хотя старушка пытается уговорить ее — оставить мальчишек. На внучку ничего не действует. Она Тиму вручает русалку, чтобы с ней поиграл.
Стах усмехается, отлипает от Тима: почти что оставляет его на детский произвол.
Тим зависает и думает. Что ему с русалкой делать. Приглаживает ей длинные светлые волосы. Потом спасается книгами:
— Кажется, она как в сказке Пушкина…
Тим неторопливо начитывает отрывок по памяти. Половину слов Стаху не слышно — с высоты роста. Но девочка затихает. Словно Тим ее околдовал. В нем правда что-то такое есть…
Гипнотическое.
А когда Тим близко — и читает… Стах бы тоже слушал. Даже немного колет, что Тим — не ему. Тима хочется схватить, утащить и спрятать там, где никто не достанет.
Стах, в общем-то, почти что сделал это. Осталось довезти в целости, сохранности и покое.
Завтра будет Питер. Завтра — другая жизнь.
Глава 4. Повелитель гроз
Вторая книга воспоминаний и размышлений Леонида Диневича, доктора физико-математических наук, профессора, генерал-лейтенанта гидрометеорологической службы, многолетнего руководителя крупнейшей Военизированной службы активного воздействия на погоду в СССР.Книга охватывает период с 1965 года по настоящее время, содержит много интересной информации о физике атмосферы, технологиях активного воздействия на погодные явления, картины жизни в СССР и в Израиле. упоминает многих коллег Л. А. Диневича.
Книга воспоминаний и размышлений Леонида Диневича, доктора физико-математических наук, профессора, генерал-лейтенанта гидрометеорологической службы, многолетнего руководителя крупнейшей Военизированной службы активного воздействия на погоду в СССР.
Великая Отечественная война глазами подростка – моего отца, который всю оккупацию провёл в городе Константиновка, что расположен в Донецкой области Украины. Всё, что запомнилось о том, как люди жили и выживали. И как умирали. Это не художественное произведение, и в книге нет нет выдумок или художественных преувеличений (по меньшей мере, намеренных, хотя память иногда играет с нами дурные шутки). И в книге нет цензуры. Если что-то из описанного вызвает отторжение, это не вина рассказчика. Так было.
Верхова Наталия работала генеральным директором группы компаний. Арест, СИЗО. С первых дней заключения – прямой репортаж на созданном друзьями сайте – заметки, статьи, разработки – именно это и вошло в книгу «Тюремное счастье.»Почти два года потребовалось, чтобы доказать незаконность ареста. На свободе Наталия продолжает заниматься правозащитной деятельностью: «Формирую светлое доброе и безопасное будущее для страны».
"В истории трудно найти более загадочную героиню, чем Жанна д'Арк. Здесь все тайна и мистификация, переходящая порой в откровенную фальсификацию. Начиная с имени, которым при жизни никто ее не называл, до гибели на костре, которая оспаривается серьезными исследователями. Есть даже сомнения насчет ее пола. Не сомневаемся мы лишь в том, что Жанна Дева действительно существовала. Все остальное ложь и вранье на службе у высокой политики. Словом, пример исторического пиара". Так лихо и эффектно начинаются очень многие современные публикации об Орлеанской Деве, выходящие под громким наименованием — "исторические исследования".
Настоящая книги повествует об истории зарождения великой христианской цивилизации и перерождения языческой Священной Римской империи в блистательную Византию. В книге излагается история царствования всех византийских императоров IV—V веков из династий Константина, Валентиниана, Феодосия, Льва, живописно и ярко повествуются многочисленные политические и церковные события, описываются деяния I, II, III, IV Вселенских Соборов. Помимо этого, книга снабжена специальными приложениями, в которых дается справочный материал о формировании политико-правового статуса императоров, «варварском» мире, организации римской армии, а также об административно-церковном устройстве, приведены характеристики главенствующих церковных кафедр того времени.