Прогулки по Испании - [155]

Регионы Испании! Как Фердинанд и Изабелла вообще их объединили? Я посмотрел на поэтов, представляя их не испанцами, но галисийцами, басками, кастильцами, каталонцами и андалусийцами — какими, очевидно, они считали себя сами. Вне всяких сомнений, они прекрасно ладили: все перекрикивались на пределе голоса. Кастильский, как и его предок латынь, — прекрасный язык для крика и риторики. Один молодой человек открыл свой портфель и вытащил бумажное доказательство в виде интеллектуального ежеквартального журнала.

— A señorita? — прошептал я. — Она тоже?..

Мариано шепнул в ответ, что она poetisa[151].

Потом пришел секретарь и сообщил, что мы опаздываем на прием во дворце и нужно поторопиться. Он пережил несколько ужасных минут, сгоняя в кружок молодых поэтов, которые провели всю ночь в беседах и теперь разбрелись по Саламанке гасить похмелье. Некоторые, лихорадочно возбужденные и красноглазые, явно были готовы написать оду чему угодно.

Мы двинулись через площадь, то и дело останавливаясь поговорить маленькими группками, ибо мало кто из испанцев умеет ходить и говорить одновременно, и пришли наконец на крутую улочку, ведущую к роскошному дворцу, который архиепископ Фонсека построил около 1500 года. Ступени вели в большой ренессансный зал, параллельный улице, где официанты в парадном облачении стояли позади накрытого а-ля фуршет стола. Здесь нас приветствовали мэр Саламанки и ректор университета, а затем передали нас толпе профессоров и советников с женами. Были речи, фотографии со вспышкой и коктейльная вечеринка, которая могла бы происходить в Лондоне или Нью-Йорке. Я оказался втиснутым в угол бойкой маленькой женщиной, убежденной, что я итальянский поэт, а я счел меньшим злом позволить ей верить этому; на самом деле, думаю, это хорошее правило: никому не возражать на вечеринке с коктейлями.

Даже сквозь беседу сотни испанских поэтов я расслышал звук барабана и волынки во дворике внизу. Протиснувшись сквозь толпу, я выглянул из галереи во дворик, где увидел очаровательное зрелище: четырнадцать танцоров, восемь женщин и шесть мужчин, одетых в великолепные традиционные костюмы Саламанки. Женщины были в черных платьях, густо, словно куртка espada, усеянных вышитыми цветами, гвоздиками и розами, которые выступали на четверть дюйма от фона, почти как настоящие цветы. У одних танцовщиц были синие, у других розовые, а у третьих красные вставки на юбках спереди, и когда они кружились, сверкали алые нижние юбки. На всех красовались мантильи из белых кружев, а вокруг шеи — обручи из крупных золотых бусин размером с бараний горох, а невероятных размеров ожерелья из тех же бусин спадали петлями почти до талии. Мужчины были коренастые, в черных бархатных куртках до пояса и почти облегающих штанах, оканчивающихся черными петлями, которые надевались на туфли — как у епископа. Также они носили черные шелковые кушаки и черные шляпы с широкими полями и маленькими коническими тульями. Лидером группы оказался чудесный старик с брюшком, который прекрасно выглядел в своем костюме и был, сказали мне, деревенским портным и известным танцором. Он держал барабан и волынку, а мужчина помладше — майский шест.

Когда поэты собрались на балконах или расселись на дворцовых ступеньках, танцоры заняли позицию в центре дворика. Сначала они представили кадриль: мужчины и женщины лицом к липу, а вместо кастаньет использовали tapaderos, маленькие цимбалы с ручками. Пока они танцевали, старик стоял поодаль, бил в барабан и играл на волынке. Потом, передав инструменты другому, он внезапно выскочил с удивительной ловкостью в центр, а одна из красивейших девушек встала с ним лицом к лицу. Они танцевали историю о мужчине, достоинства которого насмешливо отвергаются женщиной; потом он выходит из себя, смеша ее, и наконец подходит к ней с подарком, и тогда она сдается и покоряется. Старик был великолепен. Он скакал, словно древний петушок, выпятив грудь, топотал в ярости, его обтянутые черным ноги работали, как поршни, и когда танец закончился, мы наградили его градом аплодисментов. Потом танцоры вынесли майский шест и исполнили вокруг него танец, точно такой же, как в Англии. Все, мужчины и женщины, кружились, держась за желтые и красные ленты, пока шест не был аккуратно ими обмотан.

Две американки с камерами, которые заглядывали в патио сквозь железные ворота, вошли и спросили меня по-испански, можно ли им пофотографировать. Я отослал их по-английски к секретарю, а они поблагодарили меня и похвалили мой акцент.

§ 7

Мне встретился бедный и довольно захолустный приход под названием Санто-Томас — по имени святого, которым был, как я обнаружил, не кто иной, как Томас Бекет. Маленькая романская приходская церковь со скругленными, византийского вида окнами вполне могла быть одной из массивных золотистых церквей Сирии. Ее построили в 1179 году, то есть через девять лет после убийства Томаса Бекета в Кентерберийском соборе и через пять лет после того, как Генрих II вошел туда босой в рубище кающегося грешника. Мне нравится думать, что дочь Генриха Элеонора, которая была королевой Кастилии в то время, возможно, построила эту церковь, чтобы угодить своему отцу и помочь очистить его душу.