Прогулки по Европе - [22]

На восьмом этаже обнаруживается, что бежать было, конечно, незачем: надо снова сидеть и ждать вызова. Чиновники сидят с непроницаемыми лицами, на которых написано: не смейте ничего спрашивать. Но толпа уже получила такую хорошую дозу психобработки, что это выполняется само собой: все сидят совершенно беззвучно.

Из счастливцев-вызванных образуется очередь к врачебной комиссии. Очередь без всяких западных удобств вроде стульев – нормальный российский хвост огромной длины. Я стою за красивой молодой итальянкой, которая заметно волнуется. Доходит ее очередь: «Вам надо сделать анализ мочи!» – «Когда?» – «Сейчас, немедленно». – «Но как же?..» – «А вот, отойдите за ту ширму». Ширма – высотой до плеч, из параллельных досточек с щелями между ними.

Что именно у конкретного человека проверят или спросят, – тайна. Я уже морально приготовился к мочевой процедуре, но вместо этого получаю сверхлаконичный вопрос: «Сахар есть?» – «Нет!» – закричал я, проявив под влиянием стресса необычную догадливость. – «Белок есть?» – «Нет!» – «Идите, вы свободны».

14 января. Опио.

Мы с Леной возвращаемся в Экс и прощаемся с Ирен и Эдом. В хорошем соответствии с учебниками начала века Лена говорит: Et maintenant il est temps de se baiser. Эд отвечает: Mais il y a trop de monde et en plus il fait froid!

26 января. Ницца.

Компания из девяти человек – Ирен и ее друзья – на нескольких машинах едет в Ниццу в русский ресторан. Дело нешуточное: компания задумала этот выезд давно, это важный пункт их программы совместных развлечений. Почти всё оказалось чудовищно несъедобно. Компания ужасно недовольна и почти открыто предъявляет претензии мне (хотя я, конечно, был чистой жертвой этой затеи и ни в какой момент ее не одобрял). Очередной раз на самом себе убеждаюсь, что по индивидуализму и асоциальности мы впереди планеты всей: я ни в какой мере не чувствую себя ответственным ни за русскую кухню вообще, ни за ее поганое исполнение в Ницце, и цинично хмыкаю. А французам очевидно, что мне должно быть стыдно.

27 января. Антиб.

Замок Гримальди – музей Пикассо. В 1946 году он прожил здесь счастливо шесть месяцев с Франсуазой Жило и оставил здесь всё на память об этом счастье. Ему было 67, ей около 30. Его творческая производительность в этот период превосходит всякое человеческое воображение. Он прожил после этого еще 26 лет. (Как-то потом я случайно увидел Франсуазу Жило в телевизоре: воспоминания о Пикассо.)

5 февраля. Экс.

К 11 часам иду в университет на свою лекцию («Прагматический фактор в русском ударении») – а в коридоре стоят Добрушин с Катькой, ищут мою фамилию в расписании на стене! Пригласил их посидеть на лекции. «Так я же не понимаю по-французски», – говорит Добрушин. – «Да разве это существенно?» – говорю. Согласился. После лекции сказал: «Да, это событие: присутствовал при том, как Зализняк читает лекцию пятерым девицам в занюханной аудитории с трещиной через всю стену, в здании с сортиром без мыла». Ах, какой же это был диссонанс с моим горделивым ощущением: «смотрите, какая фантастика: я за границей! я читаю лекцию в заграничном университете!». Добрушин это почувствовал, ласково сказал: «Что же делать, если у нас такая несчастная родина!»

Не раз потом вспоминал я этот разговор, не раз помогал он мне чувствовать себя свободнее с самодовольными западными хозяевами.

Италия

8 февраля 1990, четверг.

Ночь в Ницце, в доме у Жаклин (подруги Ирен). В 8 утра поезд на Рим (Барселона-Рим). Неужели все-таки, после трех неудавшихся попыток пересечь французско-итальянскую границу в 1957 году, я теперь переступлю порог Италии? Поезд идет почти по самой кромке моря – кругом буйная роскошь Французской Ривьеры. Вот уже Ментона. Еще чуть-чуть – и хорошо видимая с поезда выдвинувшаяся как мыс прямо в море скала, в бока которой врезана узкая автомобильная дорога. И на самом кончике мыса, на повороте дороги – французский флаг и в нескольких метрах итальянский. Свершилось: мой поезд уже идет по Италии! Мои французские соседи в купе ни разу даже не взглянули в окно: они продолжают с энтузиазмом обсуждать проценты, которые приносят те бумаги, что у них есть, в сравнении с теми, что они в свое время раздумали покупать по таким-то причинам.

(И мне совершенно не приходит в голову, что я в этот момент потерял право вернуться во Францию, где у меня квартира и через две недели продолжение занятий в университете: в своей безграничной советской уверенности, что зло для индивидуального человека может исходить только от советской власти, я и не подозреваю, что бывают однократные визы и что моя французская виза – именно такая.)

Итальянский пограничник в Вентимилье небрежен, проходит, почти не останавливаясь (а французских пограничников не было вовсе). И за окном уже Итальянская Ривьера. Проходят отдающиеся звоном в душе знаменитые названия: Бордигера, Сан-Ремо, Империя… Поезд все время идет вдоль самого моря: Савона, Генуя с ее неимоверными виадуками, вознесшими автомобили к небу, Рапалло, Ла Специя, Чинкве-Терре, Каррара с ее неправдоподобно белой горой, Виареджо – и вот пора сходить: Пиза.