Прогулки по Европе - [21]

(Вопрос таможенника был не таким диким, как может показаться: посольские работники и их жены постоянно занимались тем, что привозили из-за границы модные многотомные собрания сочинений, которые было чудовищно трудно достать в СССР; кажется, они платили за них не валютой, а рублями.)

Ночь кое-как провели в аэропортовской гостинице. Москва – на следующий день.

По мотивам старых записных книжек

[Сведено воедино из прежних записей в 2004 г. Записи делались только во время поездок за границу. Везде, где возможно, использованы записи, сделанные во время самих событий или немногими днями позднее; часть из них непосредственно воспроизведена, другие прошли некоторое редактирование. Прочее добавлено по памяти.]

1988. Германия

Май 1988. Констанц.

В невероятных просторах университета (ни в каком другом университете я не встречал во все последующие годы ничего подобного) мне отведен целый кабинет, с фамилией на двери – огромный, с хорошую аудиторию. На полках уже стоят книги по древнерусскому языку и по берестяным грамотам. Всем понятно, что я буду сидеть там каждый рабочий день, равно как и то, что я буду каждое утро с умилением поливать украшение кабинета – роскошную гардению.

Увы, варвар не только не соблюдает этих простейших аксиом – он их даже не знает.

На пятый день замечаю, что люди в коридоре начинают избегать встречаться со мной взглядами. С большим трудом, очень нескоро, окольными путями узнаю страшную истину: труп погибшей гардении был тайно вынесен из моего кабинета.

29 мая, воскресенье. Лефельдт задумал угостить советского гостя самым для него пикантным из всего мыслимого: нелегальной прогулкой через французскую границу. Правда, сам чуточку при этом нервничает. От Оффенбурга он поворачивает машину в сторону моста через Рейн – пограничного. Инструктирует меня, как говорить и как молчать на пограничном посту. Вот уже показался и пост. Но в будке никого нет! Нас встречает только ящик с предупреждающей листовкой по-немецки: «Осторожно! Вы въезжаете в страну, где воруют!».

После этого мы уже совсем скоро оказываемся в Страсбурге. Действуем точно по логике ситуации: взлезаем на однорогий собор и заказываем escargots в ресторане. Немецкие деньги официант принимает очень охотно. На обратном пути мост столь же пустынен (но информации о том, что впереди страна, где не воруют, нет).

7 июня. В телевизоре ученые тети и дяди снисходительно переубеждают студентку, которая говорит, что ей бы хотелось, чтобы секс был соединен с Liebe, Zartlichkeit und Treue.

1989. Франция

17 ноября 1989. Париж.

Афиши в парижском метро: портрет Ленина с надписью Le mort de l'année.

Вечер у Антуана Кюльоли. Являюсь к нему в самом французском виде, в каком могу, – в берете (béret basque). Открывает дверь – и не может удержаться от смеха: «Ну просто ветеран войны 18-го года!» Оказывается, ничего нелепее, чем берет, теперь в Париже и представить себе невозможно.

Несколькими днями позже в Эксе школьница Наташа, дочь Маргариты Гиро-Вебер, увидев мой берет, закричала: «Ah, c'est le fameux béret basque!» (похоже, что никогда в жизни такого не видала). Достойный фрейдистский конец этого берета состоял в том, что еще через неделю я его потерял (забыл в каком-то кафе).

18 ноября. Сорбонна, Ecole Pratique des Hautes Etudes, salle Gaston Paris. Заседание Парижского лингвистического общества. Кюльоли вводит меня со словами: «Вот наш коллега, который не был с нами 32 года».

19 ноября. На площади Сорбонны получаю легкий зрительный шок: бюст Огюста Конта, который формировал всю площадь, стоя на фоне Сорбонны на высоком постаменте в окружении аллегорических фигур, перенесен в уголок, лишен всего своего окружения и понижен так, что почти не возвышается над прохожим. А на его старом месте устроен маленький каток для катания на роликах. Спрашиваю у какого-то молодого человека: «Давно ли перенесли бюст Огюста Конта?» – «А разве он не всегда был здесь?» Обращаюсь к другому. – «Не знаю, я нездешний». Вижу старика, сидящего на углу. Этот знает: «Да лет уж двадцать тому назад». – «А почему?» – «Parce qu'ils ne font que des conneries!» (а потому, что они только и делают, что свинства). И уже по собственной инициативе излагает мне свои соображения и по другим вопросам. Очень недоволен объединением Германии: «Теперь Франции конец: немцев будет гораздо больше, чем нас. Ведь француженки совсем разучились рожать!»

17 декабря 1989. Сообщение по радио: умер Сахаров.

1990

Франция

11 января 1990. Марсель.

Поездка из Экса в Марсель на медицинский осмотр. Разношерстная толпа иностранцев перед закрытыми дверями. Преимущественно из третьего мира, но есть и европейцы. На этот день вызваны преподаватели, чернорабочих в этой толпе нет.

Замечательно, как эффективно и быстро работает механизм приведения лиц низшей категории к психологии советского типа. И сами приемы – такие знакомые. Начинается с того, что входящий в холл человек, вызванный к 9 утра, не находит в холле ни одного служащего. Сидят только такие же, как он, и точно так же ничего не знают. Все двери из холла во внутренние помещения прочно заперты. Никакого окошка информации нет. Так проходит час. К концу этого часа психологическое воспитание присутствующих уже сильно продвинуто. И когда наконец одна из дверей открывается, никому уже не приходит в голову требовать с кого-то объяснений, почему всех заставили бессмысленно прождать час. Вместо этого толпа (да, это, увы, уже толпа) бросается в узкие двери и оказывается на лестнице, ведущей вверх. Могучая сила уже вложенного в души советскообразного страха заставляет всех не идти, а почти бежать. Два этажа, три, пять, восемь! Топот, тяжелое дыхание, облетают остатки достоинства, с которым люди подходили к этому зданию час назад. Ясно, что было бы прямой воспитательной ошибкой со стороны хозяев пустить этих людей в лифты. Заодно и прекрасная форма медицинской проверки: кто свалится уже на лестнице, тот уж точно осмотр не прошел. И как раз для меня этот вариант исхода был очень близок; но кое-как пронесло.