Прогнившие насквозь - [69]
До появления лекарств в 1950-х, Стрептомицина[43] и Изониазида, все работники морга были подвержены высокому риску заражения туберкулезом, потому что зачастую имели дело с погибшими от этой болезни: людьми, которые жили и умерли в нищете, в перенаселенных трущобах, тюрьмах, больницах и общежитиях для условно досрочно освобожденных заключенных.
К 1980 году большинство решило, что туберкулез побежден, хотя бактерии по-прежнему витали в воздухе и продолжают по сей день. И сегодня, хоть случаев заражения и стало меньше со времен внезапного всплеска в начале 2000-х, Лондон считается туберкулезной столицей Европы – каждый год болезнь диагностируют примерно у пяти тысяч человек.
Туберкулез не так-то просто подхватить, и нужно провести много часов в тесном контакте с больным, у которого открытая форма туберкулеза, чтобы оказаться под риском заражения. Хоть Косой (якобы) и работал в морге, я здесь его почти не видел, так что предполагал, что риск заражения у меня и остальных сотрудников оставался невысоким. Тем не менее головной офис совершенно резонно решил подстраховаться. Биологи разместили в морге культуральный планшет[44], за которым наблюдали в течение многих недель. Все результаты оказались отрицательными, и меня похвалили за чистоту в морге.
До сих пор Лондон считается туберкулезной столицей Европы, несмотря на то, что с момента пика заболеваемости прошло уже несколько лет.
Светлая сторона заключалась в том, что на лечение туберкулеза требуется полгода. Как следствие, Косой остался не удел – более того, головной офис поручил мне нанять санитара-стажера. Наконец-то Косой убрался – по крайней мере, на какое-то время, – и, к своему огромному удивлению, мне посчастливилось сорвать джекпот в виде Роберта Томпсона, высокого темноволосого мужчины в очках, возрастом около тридцати лет, который оказался одновременно и умным, и расторопным. Хоть прежде ему и не доводилось работать в морге, он все схватывал на лету. Я нисколько не удивился, узнав многие годы спустя, что Роберт встал у руля в морге Хаммерсмита и Фулема, а также ассистировал на вскрытии принцессы Дианы. Роберт настолько облегчил нам жизнь, что у меня появилась надежда все-таки остаться во главе морга Саутуарка до конца своей карьеры.
Первое дело Роберта оказалось неожиданно эффектным. Он вызвал меня из кабинета, чтобы я осмотрел последнее поступление – разложившееся тело бродяги. Мэри и Роберт начали раздевать мужчину, которому на вид было за пятьдесят, но остановились, когда начали стягивать штаны.
Он был довольно грязным, поэтому я не сразу понял, что было привязано веревкой к его ногам.
– Боже мой! – воскликнул я с округлившимися глазами. – Это то, что я думаю?
Роберт и Мэри закивали.
К ногам мужчины были привязаны свернутые пачки пятидесятифунтовых банкнот. Поблагодарив судьбу за то, что времена изменились (меня бы привязали к столу для вскрытия, если бы я попытался помешать Джорджу поделить добычу), я сразу же приказал одному из помощников коронера явиться в качестве свидетеля.
Мы осторожно развернули испачканные банкноты. Они были засаленными от накопленной за годы грязи и невыносимо воняли, однако, если их вытереть, выглядели совершенно приемлемо.
Сняв все банкноты, мы их пересчитали. В общей сложности оказалось почти пятнадцать тысяч фунтов.
Хоть у нас и имелся надежный сейф, я решил не рисковать и вызвал казначея боро, который, зажав нос, взял под свою ответственность деньги в пластиковом пакете и отправился прямиком в Английский банк, который согласился выполнить свои гарантийные обязательства, несмотря на вонь. Подозреваю, что эти деньги немедленно сожгли сразу же после того, как они были «внесены на счет».
У бродяги не нашлось родных, так что его похоронили за государственный счет.
Мои надежды на устойчивое плавание оказались недолговечными и быстро разбились о камни судьбы в тот вечер, когда ко мне в кабинет зашла заплаканная Мэри.
– Это все Эрик, – завыла она, когда я велел ей присесть. – Он в бегах!
– В бегах? Я думал, он в тюрьме.
– Его отпустили две недели назад, а он снова связался с какими-то грабителями, и теперь его разыскивает полиция.
В этом не было ничего удивительного, но потом Мэри сообщила, что, пока ее муж был в заключении, она порвала со своим парнем-детективом и начала встречаться с сантехником по имени Дэйв, который, судя по рассказам, был славным парнем.
– Вся его родня угрожает нас укокошить. Я уже была в социальной службе, и они мне выделили квартиру в Ислингтоне, но мне нужно как можно скорее убраться из своего прежнего дома. Не могли бы вы помочь мне сегодня вечером с переездом?
– Но что насчет Дэйва?
– Он сейчас занят по работе. Он присоединится к нам, как только сможет, но он не может уйти прямо сейчас, иначе его уволят. Пожалуйста, мне неудобно просить, но я в полном отчаянии.
Я вздохнул. Я просто не мог оставить Мэри на волю судьбы.
В тот вечер после захода солнца мы пришли в ее квартиру на одиннадцатом этаже высотки в Южном Лондоне, чтобы собрать вещи. Нащупав в сумочке ключи, Мэри открыла дверь. Первым делом я ощутил резкий запах краски, а секунду спустя увидел ужасную правду. Вандализм. Блестящая красная краска покрывала мебель и ковры, в то время как оставшаяся со времен работы моделью дизайнерская одежда была изорвана в клочья. Семейка ее мужа, оказавшись не в состоянии отомстить физически самой Мэри, расправилась с ее вещами. Взяв туфлю, Мэри попыталась стереть краску остатками разорванного платья.
