Профессор Странностей - [3]

— Кошка иногда гуляет и требует кота, — заметил Джаспер под одобрение публики.

— Кастрированная кошка. Она счастливее, потому что не подвластна гормональным приливам и может полно наслаждаться высшим однообразием жизни. Ну а если вы наркоман новостей, занимайтесь спортом. Спорт — великое изобретение и чисто человеческое: событий много — но ничего не происходит.

— Значит, в иных мирах спорта нет?! — заинтересовался баскетбольный красавец.

— Думаю, это чисто человеческое.

После беседы Лилиан пересидела всех в аудитории, переждала всех и в коридоре, потому что вопросы продолжались и на ходу, и спросила наконец наедине:

— У вас есть длительность командировка на Землей?

Я вспомнил ее шутку недельной свежести и подхватил:

— Вы имеете в виду длительность расстояния до Земли или длительность пребывания здесь?

— Я имею оба. Далеко лететь — стоит долго быть.

— Да, я пока убывать не собираюсь, — заверил я пытливую студентку. — Контракт у меня здесь на год, а там посмотрим. И вообще, быть стоит долго, это верно.

Я ведь не собирался убывать — ни с североатлантического пляжа, ни с Земли вообще. Так что ответил непротиворечивую правду: и не солгал, и версию о своей межпланетной экспедиции отрицать не стал.

— Жена ваша тоже на командировка быть? Или приглашена в здесь?

Я мог с чистой совестью заверить Лилиан, что жена моя — нездешняя, а если считать мой контракт командировкой, то и она — командировочная.

— Конечно, жена тоже.

— Ваша планета имеет конфликт полов, как по Дарвину, или у вас есть маскировка здесь для спокойного вида?

Я не сразу понял. Но, поднатужив мозги, догадался, что Лилиан подозревает, будто на «моей планете» существа однополые, и половой диморфизм мы с женой изображаем лишь здесь, на Земле, — в целях конспирации. Поколебавшись, я решил отвечать честно — но опять-таки непротиворечиво:

— На моей планете существа двуполые, и конфликты полов иногда имеют место и время. Многое время.

Что ж, даже полезно взглянуть на жизнь моей планеты как бы со стороны, тем более что планета моя — слишком привычная Земля.

— Это интересно с пункта зрения как принципиальный принцип.

И Лилиан пошла прочь. Довольная моим ответом. Я по походке определил совершенно точно, что она довольна. И знал чем: она подтвердила сама себе, что двуполый принцип имеет универсальное космическое значение. А она ценит, надо понимать, двуполый принцип построения мира. И пока не постигла совершенства однообразия жизни.

Жена моя — нездешняя, это уж совершенно точно.

В первые дни ей очень нравилось — не в Галифаксе, а в нашем семибашенном замке на океанском берегу. И это после петербургской коммуналки. Контраст потрясающий.

Но скоро она заскучала.

Заметил я это на небольшой вечеринке, которую устроил в нашу честь профессор Маккарти. Впрочем, я звал его просто Маком.

Мак сказал, что коллеги чертовски жаждут познакомиться с интеллектуалом из такой удаленной и инакокультурной страны. Очень он нажимал на «удаленность и инакость», что было странно, учитывая, что железный занавес давно поднят, а русские эмигранты накатывают через Северо-Атлантический океан волна за волной — четвертая, пятая, шестая…

Но вскоре я вспомнил вопросы Лилиан и понял, что он заглядывает не через разделяющий континенты океан, а гораздо дальше.

По-канадски это называется «парти», и действительно собралась партия профессоров с женами. Расположились все на образцовой стриженой лужайке перед домом Мака и стали жарить барбекю, что вполне переводимо как изготовление шашлыков на даче в Комарово. (Дачи у нас нет, но в гостях бывал.)

Пока дело не доходит до предмета моих странностей, я объясняюсь довольно сносно, так что я активно общался со всей компанией — там принят, я бы сказал, прессинговый стиль общения, состоящий в том, что даже если сказать нечего, нужно похлопать всех и каждого по плечу, сообщить, что все о’кэй — и погода, и общество. Итак, я общительно общался, а жена из общения выпадала.

Она совсем не говорит по-канадски, бедняжка. И не пытается. Можно было бы объясняться жестами, и ничуть не менее содержательно, но она не знала слов и замкнулась. И не пыталась разомкнуться.

К ней подходили, хлопали по плечу, сообщали, что все о’кэй, она кивала, старательно улыбаясь, — и этим дело ограничивалось. Своего вклада в веселье в виде соответствующих громких междометий она не вносила. И скоро о ней как бы забыли. Она осталась в тени в буквальном смысле — в тени огромного вполне национального клена.

Барбекю поспело, и тут-то я выдал себя окончательно — если только оставался среди собравшейся партии кто-либо, сомневавшийся до тех пор, что я приехал под видом русского из неназываемой, но явно очень далекой и даже внесолнечной системы.

Во-первых, я ел овощи, поданные к мясу в большом изобилии, но, не афишируя себя, избегал самого мяса. Я его действительно не ем и как раз собирался во время одной из ближайших своих сред объяснить, что непрерывное убийство животных и создает тот эмоциональный фон, на котором не могут не происходить войны, террор, человекоубийства — ибо скотоедство немногим лучше людоедства. Честно говоря, ничуть не лучше. Жена тоже не ест, так что конфликт полов на этой почве у нас не развивается.