Профессор идет домой - [4]

У Синтии роскошные апартаменты в большом отеле неподалеку от Пятой авеню, которые стоят Профессору пятнадцать кусков в год; Синтия из тех куколок, которые предпочитают жить в деловой части города, а иначе как поспеешь к самому интересному. В отеле я нажимаю кнопку селектора, говорю Синтии, что мне нужно срочно ее видеть насчет одного важного дела, и она разрешает мне подняться.

Времени уже, наверное, четверть четвертого, к тому же я несколько удивлен, застав Синтию дома, но тем не менее она дома и, надо сказать, выглядит очень неплохо в домашнем платье и с распущенными волосами — у Профессора губа не дура. Она довольно приветливо со мной здоровается, но как только я объясняю, зачем я здесь, она строго поджимает губки и говорит что-то вроде того:

— Послушай, — говорит она, — у меня и так полно неприятностей: вчера были гости, двое парней из-за меня подрались, и полицейскому пришлось их разнимать. По-моему, вполне достаточно. Сам подумай, какая у меня будет репутация, если дело вскроется? А что обо мне будут писать в газетах?

Через десять минут я понимаю — спорить с ней бесполезно, ведь она говорит быстрее меня, и смысл ее слов сводится к тому, что станет с ее репутацией, если она пустит Профессора, поэтому я ухожу, а она все еще стоит на пороге в домашнем платье и все еще выглядит очень неплохо.

Теперь нам ничего не остается, как везти Профессора к Бобби Бэкер; она живет в двухэтажной квартире в Саттон-Плейс недалеко от Ист-Ривер, где всякие шишки понастроили себе пижонских домов в центре старой трущобы, и вот, мы туда едем. Профессор откинулся на сиденье и еле дышит. Я наклоняюсь к Большому Нигу и говорю:

— Слушай, Ниг, — говорю, когда приедем к Бобби, нужно сразу тащить к ней Профессора, без предупреждения, и кинуть его там, тогда ей уже некуда будет деваться, хотя, — говорю, — Бобби Бэкер прелестная малютка и сделает все, что надо, ведь Профессор платит за ее квартиру целых пятьдесят кусков.

Ну вот, такси останавливается перед домом Бобби, мы вытаскиваем Профессора из машины, взваливаем его себе на плечи, ползем наверх, к Бобби, и я звоню в дверь. Бобби сама открывает, и я вижу, как в комнату прошмыгивают мужские ноги, хотя в этом, конечно, ничего особенного, тем более, что ноги одеты в розовую пижаму.

Бобби, разумеется, страшно удивлена при виде меня, Большого Нига и болтающегося между нами Профессора, однако войти не приглашает, и я в дверях объясняю ей, что Профессора пырнули ножом и что его последними словами было: «К моей Бобби». Тут она прерывает меня, прежде чем я успеваю закончить свой грустный рассказ, и говорит что-то вроде:

— Если вы сейчас же не увезете его отсюда, я вызову полицию, и вас, мальчики, арестуют как соучастников.

Потом она захлопывает у нас перед носом дверь, и мы тащим Профессора обратно к машине, понимая, что Бобби права и что если нас застанут с изрезанным Профессором, и ему вдруг вздумается откинуть коньки, нам не сдобровать — легавые обычно не верят малым вроде меня и Большого Нига, что бы мы ни говорили.

К тому же, когда мы вытаскивали Профессора из машины, наш шеф, очевидно, тоже кое-что прикинул, и теперь его и след простыл. И вот мы ранним утром стоим у Ист-Ривер, на горизонте ни одного такси, и в любую минуту может появиться легавый.

Нам ничего не остается, как убраться подобру-поздорову. Мы разворачиваемся и медленно идем — я держу Профессора за ноги, а Большой Ниг подмышками, услышав шаги, прячемся в подворотнях. Отойдя несколько кварталов от Саттен-Плейс, мы попадаем в трущобы с многоквартирными домами, и вдруг из какого-то подвала выскакивает куколка.

Она замечает нас раньше, чем мы успеваем спрятаться, и, надо сказать, нахальства в ней больше, чем положено иметь куколке: она идет прямо на нас и смотрит сначала на меня и Большого Нига, а потом на Профессора, который где-то успел посеять шляпу, и теперь его бледное лицо можно разглядеть даже при таком тусклом свете.

— Невероятно! — восклицает куколка. — Да ведь это тот самый добрый господин, который дал мне за яблоко пять долларов и спас моего Джонни. Что с ним?

— Ничего страшного, — отвечаю я куколке, которая все в том же рванье и такая же рыжая, — только если мы сейчас же не пристроим этого малого, он отбрыкнется прямо у нас на руках.

— Так несите его ко мне, — говорит она, указывая на подвал, откуда только что вылезла. — Комнатушка моя, конечно, не бог весть что, но вы можете его там устроить, пока не подоспеет помощь. А я как раз снова иду за лекарством для Джонни, хотя теперь он уже в безопасности, спасибо этому господину.

Ну вот, мы тащим Профессора по ступенькам в подвал, а куколка шагает впереди, показывая дорогу, и приводит нас в комнатенку. Вонь в ней стоит, как в китайской прачечной, и весь пол уложен спящими малышами. И только одна кровать, вернее, не кровать, а развалюха, с какой стороны ни глянь, а на ней — малыш. Рыжая куклёшка перекатывает его на одну сторону развалюхи и кивает нам, чтобы мы клали Профессора рядом с малышом. Потом берет мокрую тряпицу и начинает прикладывать ее к профессорову котелку.

В конце концов, он открывает глаза, смотрит на нее, и она, очень довольная, улыбается ему во весь рот. Теперь мне кажется, Профессор догадывался, почему мы таскали его с места на место, только молчал, хотя, может, у него не было сил ворочать языком. Так, значит, переводит он взгляд на Большого Нига и говорит что-то вроде: