Профессионал - [23]

Де Вилльерс опасался, что настанет день, когда Дэвис, вернувшись домой, застанет свою женушку в постели с каким-нибудь богатеньким бедолагой, квартиру которого она вознамерилась превратить в конфетку. И последствия будут самые ужасные, ибо Дэвис, будучи в ярости, относится к нормам цивилизованного общества без должного уважения.

Хотя де Вилльерсу было известно о его подельниках практически все, его собственное прошлое и настоящее оставалось для обоих запретной темой, которую они уже давно научились не трогать. Дэвис и Майер безоговорочно верили своему лидеру просто потому, что он, насколько им было известно, всегда вел себя по отношению к ним честно. Де Вилльерс же верил им, потому что не ленился быть в курсе всех их проблем и знать их возможности.

В мире измен и ударов в спину, в ремесле, которым девять из десяти предпочитают заниматься в одиночку, «Клинике» удавалось оставаться эффективной и сплоченной группой на протяжении вот уже четырех лет. И это, разумеется, в значительной степени благодаря личности де Вилльерса. Искренний и прямолинейный, он производил впечатление позитивиста, которому не свойственны рефлексии. Это определялось его характером, в отличие от характера его подручных, людей крайне агрессивных. Глубоко внутри у де Вилльерса бурлила ярость, лютая ненависть к несправедливой судьбе и отчаянная тоска по своим корням и материнской любви.

Был ли он нормальным человеком? Может ли наемный убийца быть нормальным человеком? Безусловно, нормальные люди способны совершать жестокие и даже садистские поступки, но не регулярно, не на заказ. Такие люди в повседневной жизни практически всегда выглядят грубыми, нервными или даже агрессивными. Напротив, безжалостность де Вилльерса никак не проявлялась в его обычном поведении. Он мог зверски расправиться с молодой женщиной тем способом, какой больше подходил контракту на убийство, а через считаные минуты наслаждаться банальностями в разговоре за обеденным столом и вкусом хороших блюд.

Его натура Джекила и Хайда[7] без труда сохраняла эту двойственность, никак не выказывая внутреннего недовольства. Если бы де Вилльерс когда-либо задумался над этим, он бы с чистым сердцем сказал себе, что убивал только для того, чтобы иметь средства к существованию. Он бы категорически отрицал душевную тягу к преступлениям, жгучую потребность сквитаться с судьбой.

Поскольку де Вилльерс взял за непреложное правило лично встречаться с будущими клиентами и тщательно изучать заказы, прежде чем их принимать, свободного времени у него оставалось меньше, чем у Майера и Дэвиса. В среднем он отдыхал три-четыре недели в году; отпуск неизменно посвящал охоте на редких животных, вооруженный лучшей фотоаппаратурой, какую только можно купить.

Де Вилльерс расплатился, не оставив чаевых, поскольку в счете было ясно указано: «Все услуги включены». Ему было стыдно, что он с таким удовольствием съел восхитительного омара. Остальные разошлись и, сев в такси, отправились в свои любимые злачные места. Де Вилльерс задумался об уроках, усвоенных в Париже, о заведенных здесь связях, которые могут оказаться полезны в будущем. После второй рюмки коньяка он вернулся в свою гостиницу по адресу: авеню Георга V, дом 31, и позвонил в Южную Африку, в Капскую провинцию. Ответа не последовало. Положив трубку, де Вилльерс ощутил прикосновение одиночества. Он отправился в бар, где посидел, предаваясь своему излюбленному занятию – наблюдению за людьми. Однако подопытный материал был небогатым. Два бармена-гомосексуалиста, стареющая голливудская кинозвезда со своим молчаливым мальчиком и свободный от дежурства администратор, уткнувшийся в журнал «Пари матч».

Де Вилльерс прошел через молчаливый вестибюль, увешанный замечательными гобеленами, и одарил щедрыми чаевыми портье, принесшего ему конверт на серебряном подносе. Вернувшись в свой номер, он двадцать минут занимался упражнениями, после чего, достав из мини-бара бутылку минеральной воды, лег на кровать и прочитал сообщение из «Таднамса». Ему предстояло немедленно отправиться в Эрлс-Корт и быть готовым к полету на юг Аравийского полуострова.

Глава 7

Замусоренный пруд обозначает северо-восточную границу безопасности для тех, кто занимается оздоровительным бегом в Центральном парке Нью-Йорка. Дальше можно углубляться только на свой страх и риск, если только ты не бедный и у тебя не черная кожа. Это правило действовало осенью 1964 года, но богатенький парень из Оклахомы понятия не имел о том, что можно и чего нельзя делать в Нижнем Гарлеме. Гостя у своей бабушки в просторных апартаментах на Парк-авеню, он согласился вывести ее гончую на вечернюю прогулку.

Минут через пять ходьбы по заросшей кустами территории между музеем и центральным озером парень нашел травянистую лужайку, спустил гончую с поводка и бросил ей резиновый мяч. Собака, для которой резвая игра на улице сделалась большой редкостью, побежала неспешной трусцой. Остановившись у мяча, она обернулась к парню, виляя хвостом и скалясь так, как умеют одни только гончие, и тут ей в шею вонзилась шестидюймовая стрела. Собака рухнула, не издав ни звука.