Продрогшие созвездия - [9]
Усталого дыханья смутный чад,
Солдатские замаянные лица.
То вздох, то храп, то стон, то тишина.
Вдруг скрежет двери — входит старшина:
«Дивизион — подъём!» И в миг с размаху
Слетают в сапоги. Ремни скрипят.
Но двое-трое трёхгодичных спят,
А молодёжь старается со страху.
«Бегом!» Глухое утро. Неба дрожь.
О, время, ну когда же ты пройдёшь!
И словно мановеньем чародея,
Прошло.
Решётка, нары, и в углу
Параша. Снова лампочка сквозь мглу,
А за оконцем вышки. Боже, где я?
Заборы, лай, тулупы да штыки.
Шлифуй футляры, умирай с тоски.
Кругом разноязыкая неволя,
Я на семнадцатом, на третьем — Коля.
А ты, Россия, ты-то на каком?
А, может, ты на вышке со штыком?
Когда ж домой? Спаси, помилуй, Боже!
Вернулся. Долгожданная пора.
Но не могу сегодня от вчера
Я отличить никак. Одно и то же.
1986
«Не расплескать бы лагерную кружку…»
Не расплескать бы лагерную кружку,
Передавая другу по несчастью,
Пока на вышке нас берут на мушку,
Собачий клык готов порвать на части.
Дымится чай или, верней, заварка,
До воли далеко, проверка скоро,
И лагерные звёзды светят ярко,
Обламываясь о зубцы забора.
1989
«Уже давно свой отбыл срок…»
Уже давно свой отбыл срок,
Тюрьма и ссылка миновали,
А сон лишь ступит на порог —
И всё опять как бы в начале.
Взгляд следователя колюч,
И тени на стене изломны,
В железо двери тяжко ключ
Опять вгрызается огромный.
Железно всё — и унитаз,
И две скрипучие кровати,
Окна в решётке мутный глаз,
Цвет неба, хмурый, как проклятье.
Звучал железом приговор,
И по этапной той железке
Во снах и еду всё с тех пор
Под стук колёс и посвист резкий.
1986
«И снится вновь квадрат решётки…»
И снится вновь квадрат решётки,
Вновь следователь за столом,
Суд долгий, приговор короткий,
Судьбы кровавый перелом.
Который раз на осень глядя,
И перепутав явь и сны,
Одно прошу я, Бога ради,
У бедственной моей страны:
Ни воздаяния за годы
Пропащие, ни мести злу,
А чтобы первый луч свободы
Прорезал вековую мглу.
Но чтоб взаправду это было,
Не как сейчас — от сих до сих,
И встал бы над моей могилой
Мой репрессированный стих.
1988
«Всё кончено ещё тогда…»
Всё кончено ещё тогда,
Давным-давно.
Поди осколки
Те собери… Пришла беда,
За нею сплетни, кривотолки,
Но всё как чья-то тень, фантом,
Жизнь после смерти.
Что сегодня
Мне этот жадный шум о том,
За что я сгинул в преисподней?
И распродажа по частям
Той боли?
Каждый хлыщ проворный
Кричит: «И я! Моим вестям
Внимайте, люди!»
И покорно
Внимают. Господи, спаси!
И не унять невольной дрожи…
Нас распинали на Руси
Для этого? О Боже, Боже!
1989
«Полжизни или, может быть, две трети…»
Полжизни или, может быть, две трети,
Или конец? Всё в Господа руке.
Мне столько суждено на белом свете,
Как муравью на сморщенном листке.
Но он-то делом занят, а не счётом,
Сознаньем смутным не обременён
И не обязан никому отчётом,
А только Богу. В этом счастлив он.
А я всем недоволен, всем измаян,
Чего хочу, и в слово не вложу,
Среди российских северных окраин
Сырой холодной осенью брожу.
А лужи всё темней, всё безнадежней
Взывает зябкий ветер на лету,
И муравей ползёт с отвагой прежней
По сморщенному жёлтому листу.
1984
«Времени песок шершавый…»
Времени песок шершавый
Засыпает без конца
И великие державы,
И на кладбище отца.
Но живущий забывает,
Что туда же канет он,
И в руках пересыпает
Дней минувших Вавилон.
1982
«С годами теченье времени я чувствую, как пламя…»
С годами
Теченье времени я чувствую, как пламя,
Сжигающее слепо день за днём.
Да что там я? Империи сгорали,
Лишь изредка увидим в дальней дали
Тот отсвет, бывший некогда огнём.
Но я ещё хожу под небосводом,
И плоть ещё не сгинула пока,
А пламя всё жесточе с каждым годом
И бездна сумрачная так близка!
Когда сегодняшние Карфагены
Сгорят, и Рим сегодняшний падёт —
В огне последнем огненной Геенны
Что уцелеет? Знать бы наперёд…
Строка стихов? Компьютера решенье?
Бухгалтерские пыльные счета?
Иль ничего… Молчанье и забвенье.
Лишь тьма земли и неба пустота…
1984
«В полёте чаек, чаек, чаек…»
В полёте чаек, чаек, чаек
Всё громче крик, всё плач слышней,
То ввысь уносит невзначай их,
То вдаль швырнув, кружит над ней.
И древней завистью к полёту
(О, снов крылатых тайный зов)
Душа дрожит, забыв заботу
Лишь твердь весь век твердить с азов.
1981
«Всё вытерплю — напасти и тоску…»
Всё вытерплю — напасти и тоску,
Лишь рассказать бы белому листку,
Как изморозь одела ветки эти,
Как тишина лесная глубока —
Пока ещё живу на белом свете.
Пока томлюсь, мытарствую пока.
1985
«Уже рассвета холод отступал…»
Уже рассвета холод отступал,
А ночь ещё замедленно бледнела.
Я просыпался, снова засыпал
И снова просыпался то и дело.
И вдруг в полумгновенье полусна
Я лес увидел. В небе звёзды стыли.
Мы шли с отцом. Темнела тишина.
Уж десять лет прошло, как он в могиле.
И счастливы, что встретиться пришлось,
Мы крепко обнялись.
Мне показалось,
Как будто вспять пошла земная ось,
И смерти нет, а есть любовь и жалость.
Но всё темнее становился лес,
Всё сумрачней смотрел и безысходней,
И вдруг отца не стало. Он исчез…
Вернулся снова в темень преисподней.
А мне осталась памяти тоска
И горькая надежда, что придётся
Нам встретиться, когда меня доска
Укроет, надо мной земля сомкнётся.
1989
«Душа сама себе пророчица…»
Душа сама себе пророчица,
И страшно голос ей найти —
Поёт такое, что не хочется
![Горесть неизреченная [сборник]](/storage/book-covers/e6/e6c8b1ba0d80fdf3c3d4dad5d1d3930d7965c2f3.jpg)
«Горесть неизреченная» — одиннадцатая книга поэта Анатолия Бергера и вторая книга его жены — театроведа и журналиста Елены Фроловой. 15 мая 1959 года, через три месяца после свадьбы Бергер был арестован и осуждён за свои произведения по статье 70 УК РСФСР на 4 года лагеря и 2 ссылки. В этой книге нашёл отражение «личный ГУЛАГ» поэта — рассказы и воспоминания о подавлении в стране всего живого и науке выживания. Судьбы, судьбы. Солагерники, грузчики из сибирского посёлка Курагино. Живыми мазками на страницах запечатлены картины детства и юности, жизнь после срока, с новым «сроком» — запретом на печатание.
![Времён крутая соль [сборник]](/storage/book-covers/6d/6d35a7a35b0a1e9e5c7a135e510eedd4f5cd9810.jpg)
«Времён крутая соль» — избранное Анатолия Бергера, где к стихам разных лет присоединились «Внезапные заметки» — короткие записки и своего рода стихотворения в прозе. «Времён крутая соль» — десятая книга поэта. В ней главные его темы: Время в философском осмыслении и в живой реальности, мифологическая древность и век XXI, поразившие воображение чужие города и Россия, родной Петербург, как всегда, говорящая природа и строгие строки о любви, биография человека Анатолия Бергера и тайная жизнь души поэта.
«…Стихи Бергера разнообразны и по «состоянию минуты», и по тематике. Нет болезненного сосредоточения души на обиде — чувства поэта на воле. Об этом говорят многочисленные пейзажи, видения прошлых веков, лирические моменты. Постоянна — молитва о России, стране тиранов и мучеников, стране векового «гордого терпения» и мужественного противления временщикам. 6 лет неволи — утрат и сожалений не перечесть. Но благо тому, кто собственным страданием причастился Страданию Родины…».
![Состав преступления [сборник]](/storage/book-covers/d0/d0d8174b681e172a2371f16a2893f0c2b4082e39.jpg)
«Состав преступления» — девятая книга поэта Анатолия Бергера. В ней собрана его проза — о тюрьме, лагерях, этапе, сибирской ссылке конца шестидесятых-семидесятых годов прошлого века, о пути, которым довелось пройти: в 1969 году за свои произведения Анатолий Бергер был осужден по статье 70 УК РСФСР за антисоветскую агитацию и пропаганду на 4 года лагеря и 2 года ссылки. Воспоминания поэта дополняют мемуары его жены — журналиста и театроведа Елены Фроловой по другую сторону колючей проволоки.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.