Продрогшие созвездия - [8]
1978
«Год замешательства…»
46-й год до н. э. в древнем Риме назвали «годом замешательства», ибо в нём было 445 дней.
Год замешательства.
Календаря обломки.
Как жить без времени?
Кто предки, кто потомки?
Где настоящее и будущее где?
Былое чудится кругами на воде…
Слепого неба страх.
Закаты и восходы,
Смятенье звёзд, луны.
Беспамятство природы.
Меж тем на улицах звон,
топот беготни
И крики ярые:
«Отдай нам наши дни!»
Но время кончилось в тот год,
во тьме пропало,
И не вернуть,
и ни конца, и ни начала.
1971,
Мордовия, лагерь
«А когда вспоминается детство…»
А когда вспоминается детство —
Под Уфою бараки в снегу —
Никуда от печали не деться,
И хотел бы — вовек не смогу.
Завывала пурга-завируха,
В репродуктор ревела война,
И преследовала голодуха
Год за годом, с утра до темна.
И ни сказки забавной и звонкой,
Ни игрушек — весёлой гурьбой —
Жизнь пугала чужой похоронкой,
Заводской задыхалась трубой.
Пахло холодом и керосинкой,
Уходил коридор в никуда,
И в усталой руке материнской
Всё тепло умещалось тогда.
1977
«Отталкивая пятками медуз…»
Отталкивая пятками медуз
И на волне вздымаясь то и дело,
Вверяю морю ощутимый груз
Земного человеческого тела.
А над собою вижу небосвод
И в этот миг ему вверяю душу,
И медленный прилив меня несёт
Туда, откуда я пришёл — на сушу.
На призрачную твердь земной коры,
Где каждый шаг весомей с каждым годом,
Где все живём, не ведая поры
Разлуки с морем и с небесным сводом.
1976
«О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский…»
О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский,
И чем сегодня встретишь ты меня?
Деревья одиноки, как отшельники,
Скрипят и стонут, ветви вниз клоня.
Залив застыл. Припорошило трещины
Тяжёлого приземистого льда,
У берега ещё следами меченый,
Белея, он уходит в никуда.
А в парке занесло траву усталую
От холодов и оттепелей враз,
И только слышно перебранку шалую
Ворон, схлестнувшихся в который раз.
И пни торчат, и голый куст качается,
И палых листьев куча на виду,
И ни душа живая не встречается,
Покуда по дорожкам я бреду.
1975
«В конце глухого ноября…»
В конце глухого ноября
Запуталась в траве пороша,
И ветер, холодом бодря,
А то вдруг воробья взъероша,
Гудел, замётывал следы,
Застывшие, канавки, лужи,
Выл в трубах обещаньем стужи —
Наградой за свои труды.
В лесу все выходы-ходы
Снежок маскировал умело,
Лишь старой памятью силён
Тропинкой лиственною, белой
Шуршал мой шаг… Со всех сторон
Пни в изморози да седые
Болотца льдистые — ногой
Чуть ступишь, слышен хруст. Пустые
Черны деревья. Тишь. Покой.
А мне ноябрьской строкой
Поэзия стучится в двери,
И я, ещё себе чужой,
В былые весь уйдя потери,
Боюсь поверить ей, но верю
И снова чувствую судьбой…
Вороний окрик вдалеке,
Пустынный гул аэродромный.
Кругом оживший мир огромный.
О, как вместить его в строке!
«В этом веке я так же случаен…»
В этом веке я так же случаен,
Как в египетских «тёмных веках»,
Бедный житель стандартных окраин —
Вся судьба на тетрадных листках.
А кругом — злая схватка империй,
Подавленье души и ума,
И народ, потерявший критерий,
Позабывший, где свет и где тьма.
Ну да что ж?
Тёмный ельник разлапист,
Сыпет осень свою желтизну,
Как тропинка, уводит анапест
В даль, таинственность и глубину.
1979
«В тот первый час, в тот первый день…»
В тот первый час, в тот первый день
Металась улиц дребедень,
И чудилось мне не на шутку,
Что снится вновь знакомый сон,
А въявь — забор со всех сторон,
И скоро прокричат побудку.
И не могу понять с тех пор —
То впрямь собор или забор?
То всадник ли, гремящий славой,
Иль тёмной вышки страх ночной?
То дрожь трамвая над Невой
Иль злая дрожь колючки ржавой?
1975
«Фонтаны замерли до лета…»
Фонтаны замерли до лета
В холодной глубине земли,
И как старинная монета,
Сверкают статуи вдали.
Без плеска струй осиротела
Их бронза в зябкой тишине,
И грозное Самсона тело,
И злобный лев — всё как во сне.
Зато пугливо белка скачет,
Свистят синицы на лету,
Берёза лист последний прячет,
А он всем виден за версту.
1978
«Мой город осени сродни…»
Мой город осени сродни:
Все эти шпили, купола
И листьев жёлтые огни —
Их не одна ль рука зажгла?
И не один ли гул стоит
Среди соборных тех колонн,
Над крутизной кариатид,
В сплетениях древесных крон?
1976
«Осень мелькнула в Летнем саду…»
Осень мелькнула в Летнем саду,
Качнуло автобус на всём ходу,
Заполыхала вода канала,
Птица спикировала вниз шало,
Снова по городу разнеслась
Весть, что у ветра жёлтая масть,
Снова из уст в уста побежало:
Это не листья во все концы
Враз разлетятся вдруг, а дворцы,
Всадники, набережные, ростралы,
И не во сне, а впрямь, наяву
Рухнут в Фонтанку, в Мойку, в Неву.
И всему этому я виною,
Ибо тогда началось со мною…
1978
«Раскричались чайки и вороны…»
Раскричались чайки и вороны
Сквозь дождя шумящий перекос.
…Словно бы бежал и вдруг с разгону
Стал, как вкопанный, как в землю врос.
И увидел, как черны осины,
Ветви разметавшие вразлёт,
Как залива зыбкая равнина
В даль свою пустынную плывёт.
Как кустарник водит хороводы,
Как темны и одиноки пни,
Как внезапны в смуте небосвода
Самолёта краткие огни.
И изведал, каково деревьям,
Птицам, и заливу, и траве,
Ощутив с печалью и доверьем
Назначенье с ними быть в родстве.
1977
Восьмидесятые
«В проходе тёмном лампочка сочится…»
В проходе тёмном лампочка сочится,
И койки двухэтажные торчат.
«Горесть неизреченная» — одиннадцатая книга поэта Анатолия Бергера и вторая книга его жены — театроведа и журналиста Елены Фроловой. 15 мая 1959 года, через три месяца после свадьбы Бергер был арестован и осуждён за свои произведения по статье 70 УК РСФСР на 4 года лагеря и 2 ссылки. В этой книге нашёл отражение «личный ГУЛАГ» поэта — рассказы и воспоминания о подавлении в стране всего живого и науке выживания. Судьбы, судьбы. Солагерники, грузчики из сибирского посёлка Курагино. Живыми мазками на страницах запечатлены картины детства и юности, жизнь после срока, с новым «сроком» — запретом на печатание.
«Времён крутая соль» — избранное Анатолия Бергера, где к стихам разных лет присоединились «Внезапные заметки» — короткие записки и своего рода стихотворения в прозе. «Времён крутая соль» — десятая книга поэта. В ней главные его темы: Время в философском осмыслении и в живой реальности, мифологическая древность и век XXI, поразившие воображение чужие города и Россия, родной Петербург, как всегда, говорящая природа и строгие строки о любви, биография человека Анатолия Бергера и тайная жизнь души поэта.
«…Стихи Бергера разнообразны и по «состоянию минуты», и по тематике. Нет болезненного сосредоточения души на обиде — чувства поэта на воле. Об этом говорят многочисленные пейзажи, видения прошлых веков, лирические моменты. Постоянна — молитва о России, стране тиранов и мучеников, стране векового «гордого терпения» и мужественного противления временщикам. 6 лет неволи — утрат и сожалений не перечесть. Но благо тому, кто собственным страданием причастился Страданию Родины…».
«Состав преступления» — девятая книга поэта Анатолия Бергера. В ней собрана его проза — о тюрьме, лагерях, этапе, сибирской ссылке конца шестидесятых-семидесятых годов прошлого века, о пути, которым довелось пройти: в 1969 году за свои произведения Анатолий Бергер был осужден по статье 70 УК РСФСР за антисоветскую агитацию и пропаганду на 4 года лагеря и 2 года ссылки. Воспоминания поэта дополняют мемуары его жены — журналиста и театроведа Елены Фроловой по другую сторону колючей проволоки.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.