Продолжение следует - [4]
8.Каких только людей у нашего царя нет
Приехала Алена с-под Владимира, едва выдав дочь замуж. На ней самой тут же женился дворник-таджик с тремя взрослыми сыновьями. Таким путем все четверо получили гражданство. В их служебном подвале у Алены своя каморка. «Муж» к ней редко заходит – стесняется сыновей. Готовят и убирают мужчины сами. Сыновья перебиваются эфемерными заработками. Зимой ходят грести снег вчетвером. Neorealismo. Алена работает курьером – должность молодежная, хоть ей уже тридцать восемь. За каждую ездку двести рублей на руки. Такие-то места по всей Москве свободны. Бегает по тусовкам – где нальют. Таджики не смеют ее осуждать. Целиком зависят.
В интернет-кафе на Новослободской тусовка постоянная. Накурено – хоть топор вешай. Надя принесла от стойки графинчик и две стопки: себе и Алене. Надин друг – у нее тут все друзья – Кирилл Полозов, лет пятидесяти пяти, полноватый, чтоб не сказать полный, с внешностью холеного барина, поет красивым баритоном: когда душа, совсем одна, грустит в смирительных одеждах… Объявляют ее: Надежда Карнаухова! Алена подружка – вся слух. Домой идут вдвоем, почему-то к Алене в подвал. Надя не хочет постоянно околачиваться у Георгия. Чтоб не подумал. (Он и не думает, он знает.) Старший таджик, переворачиваясь на правый бок, бормочет по-русски: и это мусульманская жена! Что, что? – грозно спрашивает Алена. Но тот уж прикрыл ухо углом ватного одеяла. Алена стелит себе на полу. Матрацев полно. Таджики племянники (то есть соплеменники) вывезли из брошенного пионерлагеря. Узкая пионерская кровать с сеткой и металлическими шариками в Надином распоряженье. Таджикам снятся дыни, а Наде никогда не виданная Италия.
9.Приключенье
Надя бродит около Сходни. Одна, в июльскую раннюю жару. Видит заросшую старицу. Разулась, взяла подол в зубы. Перешла, порядком увязнув и вымокнув. Навстречу ей поле маков, больших, овальных, белых с лиловыми серединками – на ярком солнце. Клод Моне отдыхает! Нарвала букет, идет по городу. Девушка, знаете, ведь это у Вас опиумный мак. Вот те раз.
10. Обрыв
Опять едет в электричке по любимой Николаевской железной дороге – безо всякой цели. Ее манера. Молодой человек рядом сидит читает книгу по конструкции скрипки, с чертежами. Должно быть, учится в консерватории. Парень стоит, рассказывает товарищу: я вчера свалился в бассейн с осетрами, и они меня боками затолкали. (Это где же?) Девушка говорит другой: белое не шей, а то оденешь, и будет лежать до следующего раза. Практичные, блин. (Едут в Клин.) Но не уйти, не уехать – пекло везде. Большое пятно на карте.
А Надя уж ходит в Новоподрезкове по длинному обрыву. Дельтапланеристы разбегаются и парят в воздухе, подав вперед ноги. Им там что, прохладней? Вчера в тусовке на Новослободской из колоды карт Таро Надя вытащила: отшельник. Отшельница и есть. Ей бы в скит, лесную пустынюшку. Или, наоборот, в кругосветку. Чтоб только море и горизонт. Вот этот обрыв – высокий берег. Край света. Ultima Thülë. Внизу шумит море. И почту надо бросать в бутылках, чтоб корабль подобрал.
ГОЛОС ИЗ ОВРАГА: Кому ты нужна, фантазерка.
11. Начала и концы миров
У Кирилла Полозова друзья астрофизики. Когда распадался союз, всеми правдами и неправдами сумели вывезти большой телескоп из Ялты. Смонтировали его на Кирилловой даче в Вострякове. Двенадцать соток большей частью поросли честной крапивой. Купол самодельной обсерватории отъезжает на ржавых рельсах – открылась бездна, звезд полна. Жаркая ночь дышит Наде в затылок. Вон, гляди, двойная звезда. Зеленая, а с ней оранжевая. Одна другую жрет. Ну и пусть. Хорошо и нестрашно Наде на обочине галактики. Потом, когда солнце погаснет – будь что будет. Это не к нам.
12. Хоть котлом зови
Четыре дня ее нету. И где ее только носит. Георгий сварил пельмени и съел. Отдраил кастрюлю шкуркой, сел смотреть хоккей на траве. Но в телевизоре снова Женя – уже бывало. На подиуме, в купальнике, в черных очках, надменная как всегда. Нам деревянные не нужны. Нам – конвертируемую валюту. Да, возьми всё. И потянулся к своему тайнику. А на экране во такой гангстер! нет, хоккей на траве. Ключ повернулся в замке – пришла наконец. Надя, можно я буду звать тебя Женей? - Ладно, зови. Мне без разницы. Начхать. (Ему, между прочим, тоже. Это чувство безадресно.)
13. Пастораль
В деревню Свинки едут втроем: Надя, реставратор Стас и обожаемая Инна. Ехать им вдоль по Питерской в сидячем вагоне за Тверь. У Инны волосы и так всегда на отлете, как у инфанты Маргариты, а тут еще ветер подувает в окно и Стас пушит их своей беспалой левой рукой. Три пальца у него отрубили по воровскому закону: с кем-то нечестно поделился после продажи копий за подлинники. Свинки – родина Инны. В прошлую поездку они втроем купили там дом для Стаса: Инна торговалась, Стас расплачивался, Надя радовалась – она умеет. Теперь едут пожинать плоды. Стас поет: Инна, Инна, ты совсем невинна. Неправда, но не будем придираться к слову. Начнем сначала: шесть зайчат решили ехать в Тверь. А в дверь стучат, а в дверь стучат – еще не в эту дверь. Пришли зайчата на вокзал, вошли зайчата в зальце, и сам кассир смеясь сказал: впервые вижу зайца. Тверь уже миновали. Дамы, на выход.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
О чем шушукаются беженцы? Как в Сочи варят суп из воробья? Какое мороженое едят миллиардеры? Как это началось и когда закончится? В «Библии бедных» литература точна, как журналистика, а журналистика красива, как литература. «Новый завет» – репортажи из самых опасных и необычных мест. «Ветхий завет» – поэтичные рассказы про зубодробительную повседневность. «Апокрифы» – наша история, вывернутая наизнанку.Евгений Бабушкин – лауреат премии «Дебют» и премии Горчева, самый многообещающий рассказчик своего поколения – написал первую книгу.
Последние два романа Александра Лыскова – «Красный закат в конце июня» (2014 г.) и «Медленный фокстрот в сельском клубе» (2016 г.) – составили своеобразную дилогию. «Старое вино «Легенды Архары» завершает цикл.Вот что говорит автор о своей новой книге: «После долгого отсутствия приезжаешь в родной город и видишь – знакомым в нём осталось лишь название, как на пустой конфетной обёртке…Архангельск…Я жил в нём, когда говорилось кратко: Архара…Тот город навсегда ушёл в историю. И чем дальше погружался он в пучину лет, тем ярче становились мои воспоминания о нём…Бойкая Архара живёт в моём сердце.
Есть на свете такая Страна Хламов, или же, как ее чаще называют сами хламы – Хламия. Точнее, это даже никакая не страна, а всего лишь небольшое местечко, где теснятся одноэтажные деревянные и каменные домишки, окруженные со всех сторон Высоким квадратным забором. Тому, кто впервые попадает сюда, кажется, будто он оказался на дне глубокого сумрачного колодца, выбраться из которого невозможно, – настолько высок этот забор. Сами же хламы, родившиеся и выросшие здесь, к подобным сравнениям, разумеется, не прибегают…
В третьем томе четырехтомного собрания сочинений японского писателя Кобо Абэ представлены глубоко психологичный роман о трагедии человека в мире зла «Тайное свидание» (1977) и роман «Вошедшие в ковчег» (1984), в котором писатель в гротескной форме повествует о судьбах человечества, стоящего на пороге ядерной или экологической катастрофы.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Книга «Ватиканские народные сказки» является попыткой продолжения литературной традиции Эдварда Лира, Льюиса Кэрролла, Даниила Хармса. Сказки – всецело плод фантазии автора.Шутка – это тот основной инструмент, с помощью которого автор обрабатывает свой материал. Действие происходит в условном «хронотопе» сказки, или, иначе говоря, нигде и никогда. Обширная Ватиканская держава призрачна: у неё есть центр (Ватикан) и сплошная периферия, будь то глухой лес, бескрайние прерии, неприступные горы – не важно, – где и разворачивается сюжет очередной сказки, куда отправляются совершать свои подвиги ватиканские герои, и откуда приходят герои антиватиканские.