Продолжение следует - [3]
Прошлое ходит рядом. В этом доме – особенно. Отраженье в зеркале моложе Нади. И красивей. И самоуверенней. Ты даже Георгину не нужна, неухоженная дворняжка. Человек всегда хочет больше того, на что имеет право. Не будь этой загвоздки, давно бы люди переженились. Все хотят улучшить породу за счет партнера. Чем слабее особь, тем уже у нее коридор, тем к меньшему числу партнеров ее тянет. И человек ищет вовсе несуразного неравенства. Компенсирует чем придется: деньгами, помощью в карьере, угодливостью до полной потери собственного достоинства. Так ему, человеку, и надо. Надя смахивает капусту с дощечки в миску. Рубишь капусту – руби. Настоящую капусту, не доллары. Этот сленг уже ушел. Сленги быстро вянут. Руби, не оглядывайся на призраки. И дерево руби по себе. А свой рост ты разве знаешь? не знаешь. За окном путаница ветвей, в голове путаница мыслей. Пятиэтажки жмутся под крыло давно выросших деревьев-шестидесятников на задворках станции метро «Филевский парк». Совсем рядом шумит хрущевская наземная линия. Воскресный вечер.
5.Отец – пастух своих овец
Всё-таки отец. Надо же, в чувашской деревне назвали Рудольфом. Надя усмехается в книжку своей короткой усмешкой. Подъезжаем, уже Железка. Бывшая Обираловка, именье Вронских по Льву Толстому. Обалденные поляны и опушки – благородство пейзажа. На копейку не довез. Встали и стоим. Что там, Анна Каренина под поезд бросилась? нет, просто зеленого не дают. Рудик-Пудик-воробей. Языкастый черт. В семидесятых какой-то фальшью женился на Галине. Устроился в Москве на стройку, родил Надежду. Я на него и похожа. Не лучший вариант. И тут является с-под города Алатыря его жена с двумя слабенькими ребятенками. Подженился, когда приезжал в отпуск из армии. И нигде это не было записано. И звать Венерой. И такая же некрасивая, как он. У Нади сложилось впечатленье – все чуваши такие. Он тут же признал приоритет Венеры и ушел с ней в рабочее общежитье. В восемьдесят пятом, под занавес, уже с четырьмя детьми получили квартиру в Железке. Фиг бы потом получили. До сих пор за обедом, забывшись, ставят миски на колени. В общежитье у них стола не было, и спали в два этажа. Слава КПСС, поехали! Надя идет со средней платформы по эстакаде в толчее, охваченная холодным ветром. Тянет шею, чтоб лишний раз взглянуть на поляны-опушки. Не видать, спрятались. А обратно поеду в темноте.
Венера, угрюмая и неряшливая, в пятьдесят лет ушла с вредного производства. Детей всех худо-бедно вырастила и распихала, сдает две комнаты из трех. Узбеков что семечек в арбузе. Отца дома нет, где-то шляется. Раз Надя твердо намерена его дождаться, Венера кормит ее (не досыта). Приклеились вдвоем к телевизору, смотрят какую-то муть. Пришел. Надя целует его в пахнущую пивом щетину. К Витьке ходил… завтра к Юрке пойду. Не то пасет, не то доит. Узбеков за стеной слышно, ох как слышно. До чего у Георгина хорошо, среди книг и привидений. Ее, счастливицу, жизнь выдернула из родной среды, точно карту из колоды. Бросила на зеленое сукно: козырная дама! и пошла в игру. И в кого она, думает Рудик. Не в мать, не в отца, а в проезжего молодца. Даром что лицо мое. Гордая какая. Надины гостинцы его не радуют. Ему нужно, чтоб она как все… ну, не знаю… пила бы что ль как люди. Пьет, но по отцовским меркам всего ничего. Куда же ты засобиралась, дочка? в такую рань. – Да мне завтра на работу, папа. Электричка набирает скорость. Глубоко врезаны в лес поляны, их прелесть и в сумраке прелесть. Призрачны, ровно портрет у Георгия в зеркале. Плавный переход к ирреальности. Вот это у меня от отца. Зоркий дикарский глаз, темный шаманский ум. Спасибо, Руди.
6.Звонок оттуда
Надя дала себе обет: приедет, к отцу не заглянет - весь день проведет на полянах в Железке. Приехала. Отошла как можно подальше – электричка мелькнула, мирно стуча. Положила мобильник на пень, сидит на трухлявом бревне. Далеко наверху летит самолет-перехватчик, его будет слышно потом. Сейчас как раз над Надеждой, она задирает голову. Мобильник чревовещает голосом покойного друга Виталия Синяева: Ты звонила? – Нет, я подумала. (Господи, да неужто ноосфера настолько реальна, что самолет военный может ее зацепить? и это покой? не такой представлялась мне смерть. Получается, достают орбитальные станции, спутники. Кругом космический холод, никто не выдаст летной куртки, шлема, унтов. Ишь размечталась о деревянных аэропланах. Лучше б погиб в Чечне, только б не сам себя. Если кто-то не дожил большого отрезка времени, то получаешь его энергетику по неписаному завещанью. Живешь на его паек. Молодеешь… все замечали… Бунин писал. Молчит мобильник. Компьютер бы поправил: могильник. Нет, хватит. Не вышло. Пойду к отцу.)
7.Парень
Его зовут Славка. Байкер, завсегдатай клуба байкеров на Мневниках. Там у порога скульптуры лежащих волков, а внутри, на полу и на потолке – гигантский макет передач и сцеплений. Славка носит зеленую бандану, скрывающую подозрительно поредевшие волосы. На кожаной куртке с полпуда железных цепей, на кожаных штанах с полпуда заклепок. Металлика. Кожаные перчатки без пальцев не снимаются ни при еде, ни при мытье посуды. А так он малый смирный. Если всё это содрать, прикрыть нарколысину кепчонкой – простой советский парень. Надя едет к нему в Подольск последней электричкой 00.42 с Курского. Еле нашла свободное место. Полным-полна коробушка. Сколько их, куда их гонят! молодые мужики, вечерняя смена. Прошел мороженщик, парень лет шестнадцати с подбитым глазом. За ним тетка с пивом в жестянках и чипсами, многих знает по именам – постоянные компашки. Это разве кризис. В девяностом Наде было десять. Они с матерью ехали последней электричкой – одни в вагоне. Надя идет по темной, хоть глаз коли, окраине Подольска. Сова – птица нощная и хищная. Славка тоже полуночник, не спит. Тусклый свет горит на втором этаже дощатого барака. Грохочет Славкин тяжелый рок, но безропотные чурки спят без задних ног от усталости. Надя толкнула незапертую дверь. Славка налил ей в граненый стакан все остатки-сладки, отрезал ломтик сыра. Можно и помолчать, всё ясно: он с нею, она с ним. Славка живет один. Мать его тоже ушла на пенсию с вредного производства, но получить ни рубля не успела – померла. Чик в чик. Поднимите пенсионный возраст – до пенсии не доживем. Так что Надя ездит к нему. Будь у Нади свое жилье, Славка живо дунул бы к ней на мотоцикле. Дунул бы, даже думать нечего. Сегодня Наде нужно поговорить. Не о любви, это такое дело – кто не будет спрашивать, тому и не солгут. Славка, ты Виталика помнишь? – А то! – Вчера мне звонил на мобильник, в Железку. – Ты всё по электричкам, как бомж немытый. – Слав, ты не понял… с того света звонил. – Ну да, я вчера обкурился, так с маршалом Жуковым разговаривал. – Слав, летит сверхзвуковой самолет, и мобильник на пеньке заговорил Виталькиным голосом. – У меня в компьютере пять лет выскакивало: снимок сделан ФЭДом. Записалось, заглючило. А тут бортовые системы сработали на тех же частотах. Я однажды в рентгеновский кабинет зашел с мобильником. Так он у меня потом завопил: четырнадцать-девятнадцать! четырнадцать-девятнадцать! и орал, пока я не отключил. Вообще-то у меня в техникуме, то есть в колледже связи, были сплошные тройки. – Славик, у Георгия в зеркале отражается чужая женщина. Шевелится, движется.- Его проблемы, не наши. И Славка прекращает разговор доступным ему способом.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
О чем шушукаются беженцы? Как в Сочи варят суп из воробья? Какое мороженое едят миллиардеры? Как это началось и когда закончится? В «Библии бедных» литература точна, как журналистика, а журналистика красива, как литература. «Новый завет» – репортажи из самых опасных и необычных мест. «Ветхий завет» – поэтичные рассказы про зубодробительную повседневность. «Апокрифы» – наша история, вывернутая наизнанку.Евгений Бабушкин – лауреат премии «Дебют» и премии Горчева, самый многообещающий рассказчик своего поколения – написал первую книгу.
Есть на свете такая Страна Хламов, или же, как ее чаще называют сами хламы – Хламия. Точнее, это даже никакая не страна, а всего лишь небольшое местечко, где теснятся одноэтажные деревянные и каменные домишки, окруженные со всех сторон Высоким квадратным забором. Тому, кто впервые попадает сюда, кажется, будто он оказался на дне глубокого сумрачного колодца, выбраться из которого невозможно, – настолько высок этот забор. Сами же хламы, родившиеся и выросшие здесь, к подобным сравнениям, разумеется, не прибегают…
В третьем томе четырехтомного собрания сочинений японского писателя Кобо Абэ представлены глубоко психологичный роман о трагедии человека в мире зла «Тайное свидание» (1977) и роман «Вошедшие в ковчег» (1984), в котором писатель в гротескной форме повествует о судьбах человечества, стоящего на пороге ядерной или экологической катастрофы.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Книга «Ватиканские народные сказки» является попыткой продолжения литературной традиции Эдварда Лира, Льюиса Кэрролла, Даниила Хармса. Сказки – всецело плод фантазии автора.Шутка – это тот основной инструмент, с помощью которого автор обрабатывает свой материал. Действие происходит в условном «хронотопе» сказки, или, иначе говоря, нигде и никогда. Обширная Ватиканская держава призрачна: у неё есть центр (Ватикан) и сплошная периферия, будь то глухой лес, бескрайние прерии, неприступные горы – не важно, – где и разворачивается сюжет очередной сказки, куда отправляются совершать свои подвиги ватиканские герои, и откуда приходят герои антиватиканские.