Продолжение поиска - [23]

Потом появилась Леля, похвалила меня за умение обращаться с детьми, пожурила мужа за суетливость, мешающую рационально использовать время, и сообщила Арифу, что почерк у него не ахти. Попутно она что-то подправляла, что-то убирала и успела придать комнате неузнаваемый вид; перед нами на столе оказалась даже вазочка с живыми цветами. Самое интересное, что все мы, включая ребенка, без видимых на то причин дружно сияли, как, впрочем, и сама Леля.

Показаниями потерпевших Саблиных официально подтвердилось, что, помимо двух шерстяных кофточек, нейлоновой блузки и свитера, у них похищена детская игрушка, не указанная в первоначальном заявлении ввиду малозначительности.

Вернувшись в горотдел, мы тут же взялись за Ризаева.

— Думал, в тюрьму повезут, а вы опять допрашивать, — еще с порога проворчал он.

Вопрос мы сформулировали так: опишите детскую игрушку, похищенную у потерпевших Саблиных.

Ризаев искренне удивился.

— К чему вы это, не понимаю? Ведь если скажу правду, что в глаза не видел никакой игрушки и квартиры этих Саблиных тоже, вы же все равно не поверите.

И тут же по выражению наших лиц понял, что поверим.

— Как хотите, мне так и так срок получать. — Испытующе посмотрел на нас. — Или думаете, на суде откажусь? Теперь уж нет. За пять ли, шесть — полную катушку и опасного рецидивиста дадут. Если бы вещи не нашли, от всех, кроме поличной, отказался бы, факт. За одну суд бы еще подумал, как со мной обойтись.

Мы с Арифом переглянулись. Вот зачем понадобилось Ризаеву брать на себя злополучную кражу! Он рассуждал примерно так: если с самого начала отпираться от всех, кроме «поличной», милиция волей-неволей весь город перевернет, чтобы вещи найти, а так поищет, сколько положено, и бросит: если же отпираться только от кражи, которую на самом деле не совершал, на суде это против него обернется, как объяснить, почему в остальных признался?

Когда же Гандрюшкин был разоблачен и вещи найдены, отпирательство в одной краже ничего не меняло и привело бы только к проволочке, а ему хотелось побыстрее попасть в колонию.

— Так все и запишем, — сказал Ариф.

— Пишите. Для меня что в лоб, что по лбу, а вам, так вообще, по-моему, без пользы.

— Это по-твоему, а по-нашему, только правда пользу приносит.

Ризаев посмотрел на него, как умудренный опытом папаша на неразумное дитя, и веско изрек:

— Правда, она самая невыгодная.

Чего там Ризаев, воры всех мастей любят считать остальных сограждан просто несмышленышами. Это всегда злит, но дискутировать с ним излишне, для него годится аргумент попроще:

— Конечно. Куда как выгоднее всю жизнь по тюрьмам шляться.

— Эх, начальник, не будь той сигнальной штуки, зимовал бы я на воле с полным карманом.

— И без штуки поймали бы, сам знаешь. Неужели не надоело зайцем жить?

Ариф закончил протокол, протянул его Ризаеву:

— На, читай.

Тот бегло просмотрел страницы, привычно подписал каждую, вздохнул:

— Вот бы других пяти не было… Дождь-то какой, аж стекла взмокли.

За окном темно, и действительно кажется, будто комнату от улицы отделяет лишь струя воды.

— Может, и брошу на этот раз, — вдруг говорит он, — если сам решу.

Везде уже пусто, голоса слышны только из кабинета замполита. Там застаем Кунгарова и Абилова.

— Ну? — едва мы входим, спрашивает Рат. Видно, еще надеется.

— Этой кражи Ризаев не совершал. Завтра вынесу постановление о выделении в отдельное производство, — уверенно говорит Ариф. Наверное, сегодня он впервые по-настоящему осознал себя следователем.

— Докопались, — невесело бросает Рат.

— Найдем! — говорю я.

Меня действительно охватила какая-то веселая уверенность. Неспроста же вор взял игрушку. Здесь кроется какая-то загадка. А чем тигренок хуже платка?

— Придется с утра позвонить Назарову, чтоб придержал материал, — сказал Фаиль Мухаметдинов. Он не очень силен в юриспруденции, но то, что называется правосознанием, позволило ему верно оценить обстановку.

— И положительный опыт тоже под сукно, по вновь открывшимся обстоятельствам. — К шутливому замечанию Рата Абилов отнесся с полным безразличием. Он уже потерял к нам всякий интерес и сидит как посторонний.

Рабочий день окончен. К машине идем по шелестящим от дождя лужам.

Скоро фонарик с надписью «Милиция» над входом в горотдел становится все меньше, превращается в светящуюся точку, сливается с другими огоньками Каспийска. Кажется, все они дружески мне подмигивают: до свидания, инспектор, до завтра!

Часть II. ПОХИТИТЕЛЬ ТИГРЕНКА

Случайная встреча

Хорошо знакомый бакинцам норд, воспетый в стихах и лирической прозе местных авторов, свирепствовал неделю подряд. Конечно, это не какой-нибудь цунами.

Наш родной апшеронский норд лишь изредка позволяет себе выбить пару-другую стекол в легкомысленно распахнутых окнах. И все-таки, мне кажется, никому, включая поэтов, он никогда не доставлял удовольствия. Что может быть приятного в ветре, который набивает рот пылью до скрипа на зубах, или в том, что очередной порыв вдруг швырнет в лицо кучу бумажных обрывков, перемешанных с высохшими листьями. На днях я спросил об этом у Лени Назарова, прочитав в газете его очерк «Пусть всегда дует норд». Он снисходительно объяснил мне, что норд в данном случае — символ полнокровной жизни.