Продолжение легенды - [17]

– Боже, зачем мне все это было нужно?

Появление ребенка не вызвало в её груди очищающего чувства материнской любви. Прелестную дочку она воспринимала лишь как свое украшение.

Все события после рождения Бонни вспоминать было невыносимо больно… и стыдно. Оскорбление, которое она нанесла мужу, выдворив из спальни, не простил бы ни один из её бывших поклонников. Стюарт Тарлтон попросту застрелил бы на месте, а Батлер смирился, поддерживая видимость семейных отношений ради Бонни. После той ночи еще не поздно было вернуть его, но гордыня превыше всего. Взгляды, пронизанные ненавистью, взаимные оскорбления, жаркие ссоры, череда роковых непониманий друг друга…

Когда же не стало Бонни, не стало и его. Мягкое безразличие, с каким он относился к ней последние годы, небезобидное подтрунивание, бесстрастное созерцание уступили место унизительному пренебрежению и откровенным оскорблениям беспробудно пьяного опустившегося человека.

– Так что же ты хочешь вернуть? – сурово вопрошала она себя. – Чужого человека, превратившегося в животное, которому все безразлично, кроме виски и этой толстой рыжей бабы? Ретт прав, что разбито, то разбито – отныне мы пойдем каждый своей дорогой, и они уже никогда не сольются в одну.

Обычно приняв решение, она шла напролом к цели, не терзая сомнениями свою душу. Но обычно она чувствовала за своей спиной незримую опору: сначала Эллин, потом Мелани, Ретт. Теперь ничего не получалось, что бы она ни делала, о чем бы ни думала, ее мысли все время возвращались к нему, будто две разных Скарлетт поселились в её душе и спорили друг с другом. Одна – та, которую он называл «мой прелестный ангел», вела счет его доблестям; другая – мерзавка, себялюбивая отступница и двурушница, одним словом строптивица, видела и помнила только обиды.

Первая снова и снова воскрешала в памяти образ красавца-брюнета таким, каким она увидела его при первой встрече на барбекю Уилксов, другая убеждала, что того Ретта давно нет.

– Ты виновата в том, – упрекал чистый, словно горный ручеек, серебристый голос. – Бог накажет тебя за него.

– Уже наказал и за него, и за Фрэнка, Чарльза, Мелани, отняв их у меня. Ретт, хотя бы остался жив. Мне вообще не следовало принимать его предложение, да ещё в день похорон Фрэнка. Господь не простил такого кощунства.

– Вдруг Батлер болен, ведь он так сильно пил и, может быть, как раз теперь нуждается в твоем участии, как никогда прежде? – восклицал ангел.

– Если бы нуждался, не уехал, даже не сообщив куда. Он уже давно держит меня на расстоянии, не допуская в свою душу. Да и зачем? Ретт – сложный человек, противоречивый, еще менее доступный для моего понимания, чем Эшли, умен, образован, многое испытал. Право, не знаю, что его привлекало во мне?

– Твоя юность, очарование и некоторые природные задатки, в которых он видел сходные с ним черты. Очевидно надеялся воспитать идеально подходящую для себя женщину, чтобы пройти с нею рука об руку по жизни в полной гармонии.

– Фантазерка! Опять придумываешь образ человека, которого нет на самом деле, только теперь уже Батлера. Рука об руку, как же… Все мужчины одинаковы – всем нужна покорная жена, гибкая, как лоза, ласковая кошечка, которую хочешь погладишь, а не хочешь – сбросишь с колен.

– Он столько сделал для тебя. Теперь твоя очередь – стань для него утешением, бальзамом, и вы еще будете счастливы.

– Заодно придется отказаться от работы, потерять независимость, смириться с Красоткой, – ехидно добавила строптивица.

– Если хочешь вернуть мужа, должна стать именно такой.

– Вот в этом я как раз не уверена.

– Не уверена, что хочешь вернуть Батлера, или не уверена, что сможешь смирить свой нрав?

– Он знать меня не желает, и я не стану вешаться ему на шею, достаточного того, что двенадцать лет с упрямством мула преследовала Эшли своей любовью. Возможно, и сейчас по привычке всё вернется на свои места…

– Еще бы ради этой «собаки на сене» ты разрушила свою жизнь. С любым из своих трех мужей ты могла быть счастлива, но упорно лелеяла многие годы детскую влюбленность в несуществующего принца, цеплялась за призрачную любовь, не замечая любви реальной. Между тем совсем неясно, будет ли тебе с Эшли так же хорошо, как с Батлером.

– На что ты намекаешь? Плотская любовь меня никогда не интересовала. Эшли красив, благороден, мне ничего не нужно, только быть с ним рядом, видеть его, слышать его голос, знать, что он любит меня! – горячилась строптивица.

– Разве он любил тебя так, как ты его?

– Может и не так, каждый любит по-своему. Как умел, так и любил.

– Любил, но не женился; желал, но не овладел; догадывался, каким способом ты хочешь добыть деньги, но не остановил; поборник чести, а твое имя не сумел уберечь от злословия, устранился, погрузившись в свои переживания. Ты же с ирландской твердолобостью опять винила себя за то, что навлекла на него позор, разрушила его спокойствие, сломила гордость и самоуважение. Ах, каким джентльменом он всегда был с тобою! – насмешничал ангел.

– Что ты взъелась на мистера Уилкса, светлая частица моей души? Ведь если ты и теплишься во мне до сих пор, то лишь потому, что он единственный, кто видел во мне что-то хорошее!