Продолжая летопись предков… - [20]

11 ч. 50 мин. Звонок. Все должны собрать свою работу и записать: ФИО, сколько-то штук сделано. Завхоз быстро записывает себе в журнал и ведёт нас в столовую, где обслуживают медперсонал. Каждому дают стакан сладкого чая и булочку. Тогда булочка стоила 3 коп. После завхоз проверит, правильно ли больные отчитались за выполненную работу, и передаст лечащему врачу. В больнице я уже находилась больше недели. К больничному режиму начала привыкать. Надеялась, что долго меня держать не будут.

Голову проверили каким-то аппаратом. Трудно пережить такое испытание. Небольшая будка примерно 1,5 на 1,5 метра. Посадили меня в кресло. За спиной на тумбочке нечто, похожее на маленький телевизор. С левой стороны какой-то ящик, тоже на тумбочке. На голове закрутили волосы, как на бигуди (так в парикмахерских завивают при укладке волос), и что-то включили — как антенну к телевизору. Впереди очень большая электролампа — прожектор. Посадили в ту позу, в какой я должна сидеть, руки на коленях, до конца проверки — 40 минут. Предупредили, что будут неприятные звуки, не нужно бояться. Для здоровья не будет вредно. Закрыли будку. Включили аппарат. От лампочки глаза режет. Слёзы ручьём бегут по лицу. Сбоку слышится неприятный шум, как будто железом по железу скребут. Небольшой перерыв, тишина и вдруг повторяется, только напряжение сильнее становится. Последние минуты были очень трудными. Глаза режет, слёзы бегут, вся мокрая, мне слышится звук идущего на меня поезда, как будто я — в яме метро. Чувствую страх. Сижу в кресле, руки опираются на бока кресла. Дрогнула. Руки опустились с колен. Выключили большую электролампу — прожектор. Врач заходит в будку, снимает с головы «бигуди». Вышли в коридор. Я вся мокрая. Вытерлась полотенцем. Несколько минут посидели и пошли в свой корпус № 15 (лаборатория находится в другом корпусе).

Когда только начали меня проверять аппаратом, думала, дай Бог мне терпение выдержать испытание и доказать, что я нормальный человек. Верю в Бога и прошу сохранить мне жизнь. Я была в таком напряженном положении во время проверки. Может быть, не просто я думала, а вслух сама себе говорила, а аппарат записал, не знаю. Через день врач Маргарита Леонидовна мысли, которые были в моей голове во время проверки аппаратом, в точности мне повторила. Спросила, вы ведь так думали? Я ответила: так. Лечащий врач мне говорит, что спецаппаратом установлено полноценное умственное развитие мозга. В таком 57-летнем возрасте исключительный результат.

23 августа 1983 г., когда меня привезли из Прокуратуры РСФСР в психбольницу, врачи просили написать письмо мужу. Потом, когда меня стали выписывать домой, узнала о том, что лечащий врач Маргарита Леонидовна Гельфенбейн в своём письме моему мужу с вопросами обо мне просила точно ответить на них. «Ваша жена Евдокия Никодимовна находится в Московской психиатрической больнице. Страдает ли Ваша жена слабоумием? Если страдает, каким психическим расстройством — диагноз?» Дали мне прочитать письмо от моей дочки Людмилы. Она отвечает врачу на вопросы, что моя мать работает в органах комитета народного контроля общественным контролёром по торговле. Она выявляла много злоупотреблений должностными лицами в системе торговли. Никогда мать слабоумием не страдала. В психиатрической больнице никогда не лечилась. Потом дали мне второе письмо от Людмилы. Она пишет: «Мама, у меня родился первый ребёнок, преждевременный 7-ми месяцев. Мне нужна твоя помощь. Мне очень трудно без тебя. Грудного молока у меня нет. Выписали детское питание, с ребёнком сидит тётя Паша. В ЗАГС-е зарегистрировали. Назвала дочь Женей. Прислала справку от врачей детской поликлиники. Пишет, мама, покажи эту справку твоему лечащему врачу, чтобы тебя выписали домой. Мне очень, очень трудно, мне нужна твоя помощь.

Дали мне третье письмо читать от дочки. Людмила пишет: «Мама, уже месяц как ты уехала в Москву правду искать. Где она, твоя правда? Мы в августе получили от тебя и врача одно письмо. После этого от тебя письма не получали. Где ты находишься, что с тобой, мы не знаем. Я часто по телефону с твоим врачом разговариваю. Спрашивала, как твоё здоровье, когда тебя выпишут? Врач отвечает, что здоровье твоё нормальное. Когда тебя выпишут, врач отвечает: скоро. А точно не говорит, когда. Наверное, тебя сделали сумасшедшей, и ты не соображаешь, как письмо писать, не тревожит тебя ничего, что творится дома. Мама, ведь, правда и смерть рядом ходят. Как ты этого не понимаешь?

Тётя Аня Карасёва иногда ездит в УРМЗ проведать, как отец живёт один, говорит, что всё, что можно было пропить из вещей, пропил. В трезвом виде не бывает. В Ухте заморозки. У всех огороды выкопаны. Тётя Аня обещает собрать знакомых, чтобы помогли нам картошку выкопать. Мама, если ты ещё что-нибудь соображаешь, скорей приезжай домой».

Прочитав такое письмо, я заплакала горючими слезами. Врачи дали мне принять таблетки. Убеждали, может быть, дочка просто так пишет, чтобы меня выписали. Говорили: «Ваши тревоги и страдания остались позади. У Вас будет всё хорошо. Сегодня мы Вас выпишем. Срок обследования 1,5 месяца прошёл успешно». Я успокоилась. На душе стало легче. Дали мне читать поступившую в психбольницу телефонограмму от моей дочки Людмилы, где сообщалось: «Сегодня моего отца Иванова Ивана Ивановича вызвали в нарсуд. Отцу сказали, что моя мать Иванова Евдокия Никодимовна находится в московской психбольнице в тяжёлом состоянии — при смерти. Нарсудья советовал отцу привезти мать домой. Просил дать номер телефона московской психбольницы. Я дала.