Продается детская коляска - [5]

Пускай, вернее всего, это пустая фантазия. А вдруг все-таки в какой-то комнате сию минуту сидит человек: мужчина или женщина, старуха или мальчик, вроде того долгополого, и грустно говорит: "Нет, видно, сегодня опять никто не придет покупать коляску!"

У бумажки несомненно усталый и безнадежный вид. Совсем другой, чем у той, которую повесил человек, желавший купить "трюмо во весь рост". Да, чужие беды проходят мимо нас бесшумно, как снег за окном. Мы благоразумно не включаем приемника и говорим: "Никаких тревожных сигналов не слышно!" И благополучно засыпаем. Или улетаем на два года из города... Мы, глядя из натопленной комнаты, приятно улыбаясь, говорим: "Погляди, детка, как беззаботно порхают и чирикают эти птички на снегу", - а они в эту минуту уже почти погибают от мороза и голода, и то, что мы считаем чириканьем тоненький, слабый крик отчаяния, призыв на помощь, только мы, к счастью, не понимаем их языка, и нам покойно сидеть за оконным стеклом.

Только нищие выставляют напоказ свои болячки! Люди прячут внутри все, что у них там есть! Ну кто может знать, что там у меня спрятано?.. Никому нет дела, да и я-то не стеклянный, далеко не стеклянный! Скорее я похож на запаянную консервную банку! Он даже засмеялся своим неслышным смешком с неподвижно сжатым ртом, такой правильной показалась ему эта мысль. Да разве люди не сталкиваются часто друг с другом, как запаянные консервные банки, только стукаются и мнут друг у друга края, так и не узнав: что там у другого внутри запаяно?

Еще ничего не решив, он подошел к подворотне дома - каменному туннелю, ведущему во двор. Двор был тот самый, бывший соседний, где росла липа, верхние ярусы ее веток он прежде всегда видел из своего окна. Тысячу раз он проходил мимо, но только сейчас вот сделал первый шаг в сторону от того своего обычного пути и вошел в полутемную сырую подворотню и вышел через нее в освещенный солнцем двор.

Странное дело! Прежде этот двор как бы не существовал в его жизни. Впервые увидел он сейчас толстый, покрытый рубцами ствол старой липы, окруженный круглой железной оградкой. Неровность на ступеньках крыльца, которую он много раз равнодушно отмечал, проходя по улице мимо, оказалась львиной лапой! Маленький, щербатый от времени каменный лев, похожий на собачонку, лежал на крыльце. От его напарника по другую сторону крыльца не осталось ничего, даже камня, на котором тот лежал, - все было гладко залито цементом, а этот вот сохранился, лежал, опираясь на собачьи лапки, скалился.

Одна стена флигеля была знакома во всех подробностях, не хуже стены его собственной комнаты. Он наизусть знал рисунок лепных карнизов: переплетающиеся веночки с развевающимися в стороны хвостиками лент под каждым венком... три других стороны двора были незнакомые - их нельзя было видеть из окна.

Прежде двор казался ему чем-то вроде декорации его жизни, видом из окна, и вдруг сейчас его поразила мысль, что в этом дворе живут, и тогда жили люди. И вот даже детская коляска продается в какой-то квартире номер четырнадцать!

С улицы дом был современный, а во дворе сохранился вот этот трехэтажный флигелек, желтый, с подъездом, накрытым железным навесом, с веночками и каменным львом.

Перегородив угол, на веревке шевелилось, вяло помахивая рукавами и загибая углы заплатанных простынь, бедное белье. Женский голос визгливо кричал: "Нинка, стерва такая, ты станешь у меня смотреть или нет? Где ты, паршивка, делась?.."

Румяный улыбающийся старичок, сидевший на мягком стуле под березкой, покойно опираясь обеими руками на палочку, радостно улыбнулся и почмокал губами.

Какая-то женщина осторожно пронесла в обеих руках мисочку и подала старичку. Не глядя на женщину, он с интересом оживленно понюхал и осмотрел содержимое, не глядя протянул руку и взял у женщины чайную ложечку, почмокал, примериваясь, повозил ложечкой в миске и начал есть.

Женщина оперлась о спинку стула, дожидаясь, когда можно будет унести миску.

Кончив разглядывать двор, он подошел и спросил, где четырнадцатая квартира. Старичок обрадованно обернулся, не дав женщине ответить:

- Есть четырнадцатая квартира, да смотря кого вам по фамилии. Это квартира не персональная, а самая коммунальная, вот какое дело! - и с аппетитом хлебнул жидкой кашки.

- Не знаю фамилии. Я по объявлению, там сказано - квартира четырнадцать, и все. Там, кажется, коляска продается.

Старичок упустил ложечку, утопил ее в каше и даже доставать не стал, торопясь объяснить:

- Правильно, объявление!.. Да никто чтой-то не покупает. Почему бы это, вы спрашиваете? Не могу утвердительно сказать. Возможно, она негодная. К делу-то негодная! А может, она цену ломит!

- Товарищ ничего этого не спрашивал, - нехотя сказала женщина. - Это Черникина продает. Вон тот подъезд.

- Как это не спрашивает? - презрительно сказал старичок, доставая и облизывая с разных сторон облепленную ложечку. - Меня бы не спрашивали, я бы не отвечал. Я только объясняю, что не всякий купит, потому что в этой колясочке у ней Витька помер, а от какой болезни, это еще неизвестно. Так что смотрите сами.

- Говорит, говорит, только бы говорить, - женщина слегка покраснела от досады. - Болезнь самая обыкновенная, детская, и врачи ходили и ничего не предупреждали, да и в коляске-то он не лежал. Чего он говорит, только бы ему говорить!