Процесс Жанны д'Арк - [20]

Но Жанна разочаровала своих недавних покровителей. Она видела свою миссию в изгнании англичан из Франции, и ей были бесконечно чужды и придворные интриги, в которые ее пытались втянуть, и интересы «высокой» политики церкви. Менее всего подходила она для той роли, которую ей отводила верхушка французского духовенства. Она была бойцом, а не пифией, призванной произносить подсказанные жрецами речи. И чем явственнее убеждались в этом церковники из окружения Карла VII, тем быстрее остывал их первоначальный энтузиазм, уступая место подозрительности и страху.

Особенно встревожило их появление в различных районах Франции культа Орлеанской Девы. История знает немало культов святых, «спущенных сверху» и навязанных народу. В отличие от них культ Жанны д’Арк зародился в самой народной среде. Восхищение ее подвигом, любовь, благодарность - все эти чувства приняли такую естественную в XV в. форму выражения общественного самосознания, как религиозное почитание. Жанне воздавали почести, приличествующие только святой. В честь ее воздвигались алтари и часовни, служились мессы и устраивались процессии. Скульпторы и богомазы придавали ликам святых черты девушки из Домреми. На юге страны, в Перигё, толпы народа слушали проповедь о «великих чудесах, совершенных во Франции заступничеством девы, посланной богом». На севере, в оккупированной бургундцами Пикардии, муниципалитет Аббвиля заключил в тюрьму двух горожан за то, что они произносили по адресу Жанны «бранные речи» (Q, V, 142-145). Свидетельства современников единодушны относительно народных чувств к Жанне. «Все укрепились во мнении, - писал бургундский хронист, - что эта женщина была святым созданием».[13] С ним согласен и немецкий автор: «Народ видел в ней святую» (Q, III, 422).

Вот это-то больше всего и беспокоило верхушку французского духовенства. Церковь оказалась перед перспективой иметь в самое ближайшее время живую святую. Святую, чьи действия она не могла контролировать. Святую, бывшую олицетворением враждебных феодалам общественных сил. А церковь по собственному опыту знала, насколько опасен бывает такой народный святой: пример пражского магистра Яна Гуса был еще слишком свеж в ее памяти. Вот почему, узнав о пленении Жанны, влиятельные церковники не только не выступили в ее защиту, но поспешили дискредитировать героиню в глазах народа.

Жанна была в плену. Она ждала помощи. Но те, кто мог помочь, молчали. Молчал король, который был обязан ей короной. Молчал монсеньер архиепископ Реймсский, которому она вернула епархию. Молчали теологи, писавшие некогда трактаты о божественной миссии Девы. Молчал папа, прекрасно осведомленный о том, что происходило во Франции. Все они были безучастными свидетелями разыгравшейся вскоре трагедии. А в такой ситуации бездействие свидетелей приравнивается к соучастию в преступлении.

***

Итак, Жанну должны были судить как еретичку. Вначале было неясно, кто ее будет судить. Университет полагал, что Жанна предстанет перед верховным инквизитором Франции и что процесс будет проходить в Париже. Но англичане остановили свой выбор на епископе города Бове - Пьере Кошоне, в пределах епархии которого была схвачена Жанна. Выбор этот был отнюдь не случайным,

Пьер Кошон являл собой законченный тип прелата-политика. Сын виноградаря из Шампани, получивший от предков малоблагозвучную фамилию (по-французски она произносится так же, как и слово «свинья», хотя и пишется иначе), он избрал ту единственную в средние века карьеру, которая позволяла человеку из низов выбраться в верхи, - карьеру священника. Получив образование в Парижском университете, с которым он был тесно связан всю свою жизнь, Кошон легко одолел ступени ученой лестницы. В 1398 г. он стал лиценциатом канонического права, затем магистром искусств (так называлась степень, дававшая ее обладателю право преподавать на младшем факультете, где изучался комплекс предметов, называвшихся «семью свободными искусствами»), а затем доктором теологии. Он был, таким образом, и юристом, и богословом. В 1403 г. Кошона выбрали ректором университета; эту должность, согласно университетскому уставу, он занимал в течение трех месяцев,

Из университета этот умный и честолюбивый человек вынес не только обширные познания в богословии и юриспруденции, но и умение в совершенстве владеть интригой. Расставшись с наукой, Кошон целиком уходит в политику. В 1407 г. он едет в Авиньон в составе делегации, посланной Карлом VI, чтобы принудить «антипапу» Бенедикта XIII отречься от тиары. Вернувшись в Париж, Кошон сразу же оказывается втянутым в распрю между арманьяками и бургундцами. Университет примкнул к бургундцам; Кошон же стал одним из самых рьяных приверженцев Жана Бесстрашного. В сентябре 1413 г. верх взяли арманьяки. Бургундский герцог бежал из Парижа, и Кошон последовал за ним. Его преданность была замечена; в 1415 г. герцог послал Кошона на Констанцский церковный собор в качестве своего представителя.

Вторжение англичан открыло бургундцам дорогу в Париж. В мае 1418 г. герцог вернулся в столицу, и там сразу же оказался Кошон. Хозяин стал регентом королевства, а слуга получил прибыльную должность докладчика Королевского совета. Милости сыпались на него, как из рога изобилия, Кошон получал один церковный бенефиций за другим: он был одновременно капелланом собора в Тулузе и капеллы бургундских герцогов в Дижоне, архидиаконом кафедрального собора в Шартре, каноником (членом президиума епархиального совета) в Реймсе, Шалоне и Бове. Папа Мартин V, избранный Констанцским собором, на котором Кошон играл не последнюю роль, назначил его своим референдарием и хранителем привилегий Парижского университета. Это была поистине блестящая карьера, и чтобы продолжить ее, Кошону недоставало разве что епископского посоха. И в 1420 г. он получил - по ходатайству бургундского герцога - епископство Бовеское, находившееся на оккупированной англичанами территории Иль-де-Франса.