Пробуждение сердца - [27]

– Целуйтесь! Целуйтесь! – требовала хмельная толпа.

Хью привлек опирающуюся на его руку Санчу и запечатлел деликатный поцелуй на ее крепко сжатых губах. Из толпы гостей раздались гиканье и вой, сопровождаемые насмешками.

– Да он даже поцеловать новобрачную не умеет! – смеялись вокруг.

Кто-то погрубей кричал:

– Может, его научить? Я с радостью покажу, как это делается!

Хью осушил кубок, отставил его в сторону и сказал со смехом:

– Хватит, хватит с вас. Вам еще один поцелуй – забава, а мне что потом прикажете делать?

Все расхохотались, но тут же принялись снова требовать громче прежнего, пока их вопли не стали оглушительными.

Видя, что иного способа заставить гостей угомониться нет, Хью стиснул Санчу в объятиях и прильнул к ее губам в страстном поцелуе. Он чувствовал сопротивление, ее ужасное смятение, понимал, что должен сейчас же отпустить ее. Но вино ударило ему в голову, от близости ее тела огонь пробежал по жилам, сердце тяжело забилось в груди. Ладони ощущали ее податливость, тепло, нежность ее тела. В нем вспыхнуло безумное желание покрыть всю ее поцелуями, ласкать и так стиснуть в объятиях, чтобы они почувствовали себя единым существом. Голова у него кружилась, кровь шумела в ушах, и он не слышал восторженных криков толпы, забыв обо всем.

Насильственная, чуть ли не варварская грубость поцелуя возбудила в Санче протест. Возмущенная, испуганная, она что есть силы оттолкнула хмельного мужа.

Хью, застигнутый врасплох, отшатнулся и сделал шаг назад, чтобы сохранить равновесие. Он увидел, как поднялась, замахиваясь, ее рука, но был слишком пьян, чтобы вовремя увернуться. Она ладонью с размаху ударила Хью по щеке так, что в ушах у него зазвенело. Но что по-настоящему изумило его, так это громко произнесенное по-английски короткое непристойное словцо, которое слетело с ее нежных французских губок.

Где эта леди научилась этому? Щека у него горела, словно ошпаренная кипятком, но даже это не помешало ему рассмеяться. Толпа пришла в неистовство, встретив эту эскападу оглушительным хохотом. Раздались восторженные крики; Хью уловил один:

– Еще и дня не женаты, а уже ссорятся!

Санча резко отвернулась, охваченная стыдом и гневом. Ей хотелось провалиться сквозь землю, но деваться было некуда. Подружки вместе с дюжиной дам из числа гостей окружили ее и повели в покои для новобрачных, благоухающие ароматом духов, убранные бархатом и шелестящим шелком.

С шумом, визгом и смехом женщины провели Санчу по коридорам замка в комнаты новобрачных и наконец втолкнули в спальню. Здесь они ловко избавили ее от одежды и пресекли все попытки оттянуть неизбежное. Вдобавок ко всему Санча вновь почувствовала, что с ней творится что-то неладное, однако женщины, к ее полному отчаянию, решили, что она притворяется или кокетничает, и принялись передразнивать ее.

– Я отдала бы свои жемчужные серьги за одну ночь с ним! – мечтательно протянула одна блондинка.

– Ах, и я бы не прочь оказаться в его объятиях! – хихикнула другая дама.

Стенаниям и вздохам не было конца; Санча едва сдерживалась, чтобы не закричать на них. Но когда женщины стали покидать комнату, испытанное ею унижение сменилось ужасом, когда она с замиранием сердца вспомнила, как совсем недавно ударила по лицу человека, который вскоре войдет в эту комнату, дотронется до нее и, конечно же, что-то сделает с ней. Она смутно представляла себе, что должно произойти, поскольку мало знала об интимной стороне отношений между мужчиной и женщиной.

Почти четыре года Санча провела при дворе короля Ричарда, но их, фрейлин, держали в большой строгости. Ей едва исполнилось двенадцать, когда она, еще по сути ребенок, стала фрейлиной. Тогда маленькая Изабелла была в еще более нежном возрасте, и Ричард особо указал, чтобы его королеву-девочку всеми силами оберегали от грубой реальности. Конечно же, Санча, Алина и Мари, как свойственно всем девочкам в этом возрасте, часто шептались, хихикая, о тех таинственных вещах, что происходят за дверями спален. Тем не менее она совершенно не предполагала, что действительность может оказаться и разочаровывающей, и отвратительной. Кое о чем она, конечно, догадывалась, но это было то полузнание, та бросавшая в дрожь неопределенность, боязнь знакомства с вещами, которые ей представлялись лишь смутно, заставлявшие рисовать в воображении картины одну ужаснее другой. Ей доводилось слышать кошмарные истории о мужчинах, дурно обращавшихся с девушками. И теперь, когда дамы вдруг покинули ее, оставив лежать нагой и беззащитной в постели, страх парализовал ее.

Тем временем в зале мужчины окружили Хью и наперебой потчевали фривольными историями и советами, не уставая наполнять его кубок вином. Наконец веселая компания повела его в покои новобрачных. Когда они подошли к дверям, на нем уже не было парчового камзола, снятого с него услужливыми руками, а льняная рубаха была распахнута до пояса.

– На твоем месте я бы, ложась в постель, не снимал шпоры! – крикнул кто-то.

Долговязый, с длинным носом молодой дворянин послал слугу стянуть с конюшни уздечку, а потом подошел, позванивая ею, и протянул Хью.