Пробуждение сердца - [23]

Хью и новообретенный отец выпили еще по кубку, потом еще. Кенби, похоже, потянуло на воспоминания.

– Помнишь тот день, когда я застал тебя и братьев дерущимися из-за лисенка, которого они поймали в капкан?

– Помню, – ответил Хью. Он много лет не вспоминал об этом случае.

– Я был на соколиной охоте, – продолжал Кенби, откинувшись в кресле, – и вернулся очень вовремя. Я уж думал, они убьют тебя. Хотя нет, ты был бесстрашный чертенок. Они избили тебя в кровь, но ты в конце концов отвоевал-таки лисенка, я не ошибся?

Хью улыбнулся и поднял кубок.

– Они не имели права убивать его, – подвел он итог давнишней истории.

Старший Кенби тихонько посмеивался. Наконец он сменил тему и заговорил о своей молодой жене, о радостях любви и со смехом намекнул Хью, что любовные утехи – это то, что нужно сейчас леди де Северье. Порассуждав на эту тему, он перешел к землям на Севере, ссоре с сыновьями и ненависти к своему сеньору, графу Нортумберлендскому.

Хью слушал, украдкой зевая и отвечая редкими репликами, когда Кенби спрашивал его мнение. Говорит и говорит, думал про себя Хью, никак не остановится. Он силился не задремать, слушая рассуждения отца, а сам размышлял, не совершил ли он непростительной глупости, взвалив на себя заботу о душевнобольной девушке и поместье, нуждающемся в защите от вражеских набегов.

В другом крыле замка, в комнатах Томаса Суинфорда, толпились слуги: приготовления к свадьбе были в полном разгаре. Прихожую загромождали сундуки с приданым и нарядами невесты, еще раньше доставленные из покоев королевы. Несколько слуг стояли возле сундуков в ожидании распоряжения нести их в комнаты жениха.

В комнате больной не смолкали женские голоса. Здесь суетились сразу восемь служанок, которые, сталкиваясь и мешая друг дружке, мыли и наряжали беспомощную невесту.

Вбежала молоденькая служанка с волосами, перетянутыми желтой лентой, и сообщила:

– Слава святому Иоанну, дождя нет, но туман – как молоко!

Сообщение вызвало у женщин живую реакцию: со всех сторон раздавались вздохи облегчения.

– По крайней мере, шлейф ее подвенечного платья не пострадает, – заявила одна из служанок, а другая заметила:

– И то хорошо, что она не будет выглядеть как мокрая курица.

– Жаль, – вздохнула юная служанка, – никто не увидит ее платья, когда она поедет в храм.

Все дружно с ней согласились, потому что платье действительно было замечательное: из бархата цвета сапфира, расшитое серебряными розами и усыпанное сверкающими бриллиантами. Глазам было больно смотреть на него, так оно сверкало и переливалось, отчего в углу, где оно лежало, ожидая, когда его наденут на невесту, казалось, было светлее.

Между разговорами, которые вертелись вокруг одного – Санчи и ее свадьбы, – женщины подвели ее к медной ванне, усадили в теплую надушенную воду, доходившую ей до груди. Ее вымыли, умастили тело благовониями, растерли полотенцами, тщательно расчесали и уложили еще влажные волосы, положили румяна на бледные щеки и затянули на ней корсет.

До того как началась вся эта суета, Санча пришла в себя все в той же незнакомой комнате и обнаружила нечто новое в своем состоянии. Тошнота и головокружение прошли, но с памятью по-прежнему было плохо. Как ни пыталась она сосредоточиться, не могла вспомнить ни того, как попала в Виндзор, ни чего-либо похожего на обручение, ни человека, за которого предстояло выйти замуж.

Служанки были очень терпеливы, отвечая на ее бесконечные расспросы. Они сердечно утешали и успокаивали ее. Но некоторые вопросы, а именно те, которые касались короля Ричарда и мадам Изабеллы, они намеренно пропускали мимо ушей. Толстуха Дельфина расхаживала по комнате, зорко поглядывая на служанок, ловила каждое прозвучавшее слово. Не раз Санча замечала, как она устремляла тяжелый взгляд на какую-нибудь слишком разговорившуюся девушку, и та внезапно замолкала.

Одна из служанок, опустившись на колени, надевала на ноги Санче расшитые шелковые туфельки, другая тем временем набросила фату из тончайшего шелка на ее черные волосы и прижала сверху изящным, шелковым же, обручем.

Наверное, сапфировый цвет платья, которое Санча привезла с собой из Франции, а может быть, мягкий шелест его бархата пробудили в ней воспоминания о доме, где прошло ее детство, и отъезде с родины четыре долгих года тому назад. Как живо она ощутила сейчас тот восторг, который испытала, узнав, что ей выпала честь сопровождать маленькую Изабеллу в качестве фрейлины! Как странно, думала она, что помнятся такие далекие события, но то, что произошло совсем недавно, словно тонет в тумане.

Санча не чувствовала реальности предстоявшего бракосочетания, пока ее не проводили во двор, где гарцевали всадники, в дыму факелов походившие на призраков. Они были в весьма приподнятом настроении и громко переговаривались – казалось, их голоса раздаются со всех сторон.

– А вот и красотка невеста! – во всеуслышание объявил один из всадников. Санча быстро обернулась на хриплый голос и увидела толстяка, который, привстав на стременах, разглядывал ее сквозь желтоватый смолистый дым. Внезапно ею овладел ужас.

– Что же ты не сказал нам, что она так мила, пройдоха? – рявкнул, словно в бочку, толстяк. – Я бы сам на ней женился.