Пробуждение - [9]

— Я вас не понимаю, — сказал Петринский.

— Не хитри.

— Я пишу очень регулярно.

— Куда пишешь?

— Да повсюду.

— Врешь!

— Прошу вас, вы не правы.

— Нечего меня просить.

— Вопрос информации, гражданочка.

Старуха протянула руку к столу и взяла из плетеной корзиночки красное яблоко. Вытерла его о юбку и подала писателю.

— В нем куча витаминов. Ешь! Мне запрещают.

Ее искусственные челюсти зловеще сверкнули. Писатель выронил яблоко и наклонился за ним к печке. Подобрав его с пола, сказал, что ему не запрещают есть яблоки, да зубы никуда не годятся, поэтому он не может их жевать.

— Не годятся! — повторила старуха. — Разве я учила тебя таким глупостям? Возьми другое яблоко и не обращай внимания на зубы!

Она взяла со стола и бросила ему второе яблоко, которое Петринский поймал в воздухе.

— Вот это да! — продолжала хихикать старуха. — Уж не из цирка ли ты? Люблю циркачей!.. Лови еще одно. Сплошные витамины!

Обрадованная своим открытием, старуха начала еще старательнее бросать яблоки из корзиночки к печке Петринский едва успевал их ловить, уклоняясь от попаданий в голову. Но тут из кухни вернулась Марийка, опрятная и подтянутая. Наблюдая за перестрелкой, она с серьезным видом спросила:

— В волейбол играете?

— Да, — ответил Петринский, — но она страшно ловкая!

— Какой счет? — спросила Марийка и наклонилась, чтобы собрать с пола рассыпавшиеся яблоки. — Видать, бабушка победила.

— Принеси еще! — хихикнула старуха. — На столе кончились.

— Принесу, только потом, когда выспишься… Ведь мы с тобой договорились… После обеда по крайней мере часок тебе нужно спать.

Старуха недовольно вздохнула. Марийка попросила гостя пойти в кухню и подождать, пока она не уложит старуху. Петринский подчинился. Вошел в небольшую кухоньку, сел на застланный домотканым одеялом топчан и достал блокнот, чтобы записать вопросы, которые решил задать девушке. Когда Марийка вернулась, он был уже готов и ждал, сжимая в руках шариковую ручку.

— Хотите кофе? — Спросила Марийка.

— С удовольствием, но сначала…

— Сначала кофе, а потом уж работа! — предупредила его Марийка и полезла в посудный шкаф. Петринский нервно мял блокнот, посматривал на гибкий стан девушки, на короткую плиссированную юбочку, на стройные ноги.

На дворе постепенно смеркалось. Пошел снег, на этот раз густой, крупными хлопьями, засыпая улицу и окрестные сады. В кухне вдруг стало необыкновенно уютно. Марийка включила свет, но Петринский погасил лампу, сказав, что свет нарушает уют. Девушка продолжала хлопотать у стола, разливая в чашки кофе.

— К этому кофе не хватает только сигареты, — сказал Петринский, протягивая девушке раскрытую пачку.

— Хорошо, — сказала Марийка, — но только по одной!

Потом встала, плотно прикрыла дверь, чтобы дым не проникал в другую комнату, где уже похрапывала старуха, уставшая от еды и перестрелки яблоками.

Петринский дал прикурить девушке; закурил и сам. Глубоко затягиваясь, он задумчиво глядел на бушующую за окном метель.

— Зимняя сказка! — сказал он.

Марийка ничего не ответила. Она курила и не торопясь попивала кофе.

Зимний день подходил к концу.

— Знаете, — начал он, глядя на нее прищуренными глазами сквозь табачный дым, — пока я гулял по вашему селу, мне пришла в голову одна идея… Решил убить одним выстрелом двух зайцев, как говорит наш главный редактор.

— Он что, охотник?

— Прошу вас, не шутите. Вопрос очень серьезный. Если помните, утром, когда мы встретились в амбулатории, вы упомянули о рождаемости среди населения в вашем селе. Меня очень заинтриговала эта проблема, ведь она не только ваша… Она тревожит всех нас.

— Вы относитесь к числу многодетных?

— Да не обо мне речь!

— А о ком? Обо мне? Так я еще не замужем.

— Меня интересует социальное измерение вопроса, — продолжал он, — одним или двумя детьми больше или меньше, это не имеет никакого значения для роста населения в целом.

— А что имеет значение?

Петринский смутился. Попросил налить еще немного кофе и разрешения закурить еще одну сигарету.

— …социальная база.

— А национальная?

— Тоже.

— Миграция… национальные меньшинства…

— Да.

Марийка тоже закурила.

— Вас в Софии, — продолжала она, выдыхая дым в сторону, чтобы не мешать собеседнику, — кажется, очень занимает вопрос о миграции и цыганах… Откуда вы родом, товарищ Петринский?

— Из Софии, коренной житель…

— Уж не из шопов[1] ли вы?

— Нет, что вы…

— Ну зачем так категорично? Шопы прекрасные люди! Если судить по писателю Елину Пелину…

— Между прочим, он не из настоящих, белоштанных шопов.. Скорее всего он ближе к тем, что из Средногорья.

— Все-то вы знаете, — улыбнулась она, — а говорите, что занимаетесь только фантастикой.

— Земные дела волнуют меня как журналиста… Благодаря им я зарабатываю на хлеб… А фантастика — моя настоящая любовь, если можно так выразиться… В ней я реализую себя как писатель…

— Значит, вы испытываете раздвоение?

— Как вам сказать… это не совсем точно… Это, скорее, разнонаправленность стремлений. Моя журналистическая деятельность — так, между прочим… А мое большое, настоящее творчество — это романы… Оно не исключает другого, В известном смысле они даже дополняют друг друга. Особенно если иметь в виду, что в фантастике я пытаюсь решить большие, кардинальные вопросы нашего времени…