Пробуждение - [23]

— Я вам постелю на кровати, — сказала женщина просто, чуть покраснев и заходила по комнате туда-сюда, ища чего-то.

— Зачем, не надо, — взволновался Василий и испуганно вскочил.

— Да вы не думайте, у меня чисто, — умоляюще произнесла хозяйка и покраснела сильнее. — Вы первый у меня гость.

— Я не про это. Лучше в сенях постелите. Или вот здесь, на лавке.

— Не беспокойтесь, я к соседке уйду, — догадалась хозяйка, блеснула глазами и тихо сказала: — А вы, однако, стеснительный. Так я на кровати постелю?

Василий облегченно вздохнул. «Пусть думает что хочет. Я не паразит!.. Не сволочь!..»

Хозяйка расправила кровать, надела кожаное пальто и, уже держась за ручку двери, сказала:

— Завтра мне чуть свет на работу. Я воспитатель детского сада. Так вы, уходя, подоприте дверь палкою. Спокойной ночи, Вася!

Утром он собрал нужный материал и опять на катере уехал в город.

ЗА МАЛИНОЙ

В лесу созрела малина. Утром, когда в окна деревянного дома сочился сквозь грязный тюль рассвет, тринадцатилетний мальчик Яшка вылез из-под рваного одеяла, выбежал на кухню и полез на печь будить брата.

— Эй, засоня, вставай, — тянул он Ваньку за ногу, вздрагивая от холода. — Слышь, а? Все ягоды оберут без нас. Вот погоди, матка встанет, так она ужо задаст!

Ванька, спавший на печи под отцовской кошулей, недовольно заворочался и сонно сказал: «Чичас», но продолжал лежать все так же с закрытыми глазами, даже не двигаясь и не пробуя встать. В таком случае можно понять семилетнего ребенка и посочувствовать ему, но голод, как говорят, не тетка и даже детей заставляет думать о хлебе. Кто еще в этом доме, кроме детей, заготовит на зиму ягод, грибов? Кто распилит дрова, уложит в сарае? Кто?!

На крик поднялась мать, Анна Сергеевна Скворцова. Она еле передвигалась по дому, так как сильно хворала, и потому, как только вошла на кухню, тут же опустилась на скамью.

— Пошто кричишь, оглашенный? Есть стыд у тебя?

— Мам, братка не поднимается! — проговорил плаксивым голосом Яшка. — Сама буди его! Ужо итить надо, а он!.. Гли-ко, петух соседки уж как давно прокричал. А Ванька спит да спит!..

— Нуте-ко, побуди при мне. Должон, поганец, поди, подняться, — говорит беззлобно мать и вытягивает шею, стараясь заглянуть на печь. — Вчерась оченно умаялся дитятко. Все сено на поветь побросал! Яш, токмо прежде леса поесть надо, да за Ваняткою смотри в лесу.

— Ладно, мам! Ванятка такой колотырный — ужасть просто! Поди угляди за ним!

— А ты угляди… Постарше, чай…

Хворь у Анны Сергеевны началась вот из-за чего. Как только забеременела Ваняткою, муж ее, Алексей, тут же завербовался на Север. Подумать только! На три года, да так и остался навсегда. Люди из их поселка, побывавшие там, баяли, что сошелся Алексей на Севере с женщиной, тоже вербованной, но из других краев, работает в шахте и домой возвращаться не собирается.

Анна Сергеевна не стала подавать на алименты. Люди сказывают, из-за гордости!.. Пусть ирод подавится сиротскими деньгами, пусть пображничает! Как только муж покинул ее, она сразу взвалила на себя всю работу. Бывало, навезет из лесу дров да ляжет на печку, очухаться не может. Ведь работала она в ту пору беременная. Знамо, житье такое — хоть побирайся! Все делала — и дрова пилила, и воду носила, и за колхозным скотом ухаживала. Не успела поправиться после родов — опять в работе. К тому же и одежда и обувка были очень плохие. Признаться, в ту пору и зачала болеть Анна Сергеевна. Она еще передвигалась как-то по дому, еще воды могла принести, печку истопить, могла ребятам собрать покушать, потом валилась, бедная, не раздеваясь даже, и часами отойти не могла. Бабе ли это мужицкое дело? Правда, нужда научит всему. Заработок не велик, а двое ребят. Одних картох по чугуну съедают. Нужно честно сказать, что дети у Анны Сергеевны не нытики и к труду с малолетства приучены.

Побудив еще брата, Яшка вернулся в спальню, набросил на кровать одеяло и стал одеваться, натягивая на себя латаные штаны и рубашку, и вскоре два брата выскользнули во двор.

Во дворе чирикали и прыгали воробьи. Иногда они дрались из-за какой-нибудь крошки, на березе сидели грустные вороны; в небе носились ласточки. Повсюду росли подорожник, щавель, зверобой. Особенно красив вдоль дороги иван-чай. В народе говорят: как только опадет его цвет — конец лету. За поселком дорога обогнула коровник и пошла перелеском.

— Возьми, — протянул Яшка брату пестерь, что поменьше, и торопливо зашагал вперед по прямой, как натянутый шнур, дороге. Из окна дома до самого большого леса провожала глазами ребятишек Анна Сергеевна.

В низинах еще лежали, покачиваясь, тающие под лучами солнца пласты тумана; было то время, когда в лесу еще пасмурно и сыро, а на открытых местах — сухо и тепло.

Яшка внимательно наблюдал за дорогой. Лицо его в этот момент было каким-то одухотворенным, тонкие губы сильно сжаты, ноздри раздуты. Ребята молча углубились в лес. Немного погодя они начали спускаться в овраг. Очутившись на дне, по которому пробегала ключевая вода, Яшка попил, а Ванька пить не стал. Он ощутил пустоту в желудке и сразу почувствовал, как засосало под ложечкой. Выйдя на другой конец оврага, ребята несколько раз перелезли через опрокинутые бурей стволы деревьев. Они ни разу не остановились, не отдохнули — работа торопила их. Ванька еле успевал за Яшкой, все время оглядывался назад. Каждый куст казался ему то кикиморой, то дедушкой лесовиком, то злым человеком. Нигде ни души, а все равно боязно.