Проблемы теории романа - [39]

Что взгляды Гегеля и Белинского устарели, — это не вызывает у нас решительно никаких сомнений. Авторитет Гегеля не является для нас абсолютным ни в какой мере. Мы хорошо знаем, что Гегель был буржуазный идеолог, что в егo мировоззрении была масса реакционных и фантастических элементов. (Нельзя, конечно, забывать и того, что у Гегеля есть богатейший исторический материал и диалектический метод, хотя это метод идеалистической диалектики). Но вопрос не в том, чтобы признать устарелость или неустарелость точки зрения Гегеля. История от этой устарелой точки зрения пошла вперед, к пролетарской теории, к марксизму. Маркс и Энгельс критически преодолели Гегеля, отбросили его идеализм, разгромили учеников Гегеля, наиболее вульгарно представлявших его учение.

Но буржуазное развитие тоже продолжалось, продолжалось оно и после Маркса и Энгельса. И мы должны различать два этапа, две ступени в развитии буржуазной культуры, буржуазной идеологии: период, к которому относятся Гегель и Белинский, — это еще классическая ступень в развитии буржуазной идеологии, где содержалось масса ценного, — и дальнейшее развитие, которое повело буржуазную теорию от Гегеля к Ницше и представителям реакционной буржуазной историографии конца XIX и начала XX века.

Я утверждаю, что возражения товарищей, имена которых здесь всем известны, делались ими не против тов. Лукача, а против марксистских положений, содержавшихся в его докладе, причем их методологической основой были худшие буржуазные источники.

Для того, чтобы это не было абстрактным обвинением, разрешите показать, в чем тут общественно-политическое содержание вопроса. Тов. Лукач выдвинул положение, принадлежащее не лично ему, конечно, а марксизму, что буржуазное общество не в состоянии произвести искусства, подобного искусству античности, и прежде всего не может создать эпопеи, которая непосредственно изображает героическую действительность, большие общественные события; для буржуазного общества типичен тот род литературы, который исходит из жизни частного человека из обычной буржуазной прозы.

Это положение имеет свою политическую подкладку во взглядах Маркса и Энгельса, ибо оно означает осуждение капитализма как общества, неспособного предоставить базу для возникновения величайших эпических художественных произведений. Больше того, оно указывает на необходимость радикальной переделки общественных отношений для того, чтобы подобные художественные произведения могли снова возникнуть. Это совершенно ясно: выбросьте критику буржуазной литературы, буржуазной семьи, выбросьте критику буржуазного государства, выбросьте все критические стороны из марксизма, и что останется? Останется буржуазно-меньшевистская социология. И даже признание классовой борьбы, как подчеркивал Ленин, ничего не изменит в этой картине, т. к. классовую борьбу не отрицают и многие буржуазные историки.

Маркс разумеется, имел своих предшественников. Его учение об эпосе, конечно, имеет очень старые корни. Кто эти предшественники? В частности, если говорить о XVIII столетии нужно назвать прежде всего Вико, Адама Фергюссона, Шиллера, наконец, Гегеля. Их сочинения показывают нам критическое отношение к буржуазной прозе со стороны лучших представителей буржуазной культуры эпохи демократического подъема. О связи взглядов Маркса с его предшественниками и спорить не приходится.

Но и та критика, которой здесь подвергали эту точку зрения оппоненты тоже имеет свои источники.

Со второй половины XIX века в буржуазной историографии укоренилась совершенно определенная манера критиковать предшествующих историков и теоретиков, принадлежавших еще к прогрессивной, восходящей линии буржуазии. — критиковать их с реакционных позиций, отказываться от этого наследства, доказывая, что все представления якобинцев о героических временах Спарты, все, что Шиллер говорил о "богах Греции" и т. д.,- все это чистые враки, что в эпоху Гомера существовало почти все то же, что существует в капиталистическом обществе. Этот взгляд связан с философией Ницше, который выдвигал свою идею "трагической Греции", противостоящую старому представлению о гармонии греческого общества. Ницше и его друзья развернули вокруг этого целую историческую литературу, в которой высказывались идеи об античном пессимизме, об "империалистической" борьбе в Греции и т. д.; они направляли свои усилия на модернизацию примитивной архаической демократии, направляли свою критику на то, чтобы изобразить ее по образу и подобию складывающегося империалистического буржуазного общества.

В настоящее время существует уже огромная литература, которая питается (это сейчас один из важнейших элементов современной буржуазной идеологии) реакционным истолкованием античности, начавшимся еще во времена Ницше. Эрвина Родэ и других предшественников современной идеологии фашизма. Мы видим, как античная мастерская, в которой работали рабы (эргастерион) переделывается в фабрику и таким образом доказывается, что в древности существовал капитализм (школа Эд. Мейера), что уже в самые отдаленные времена существовал финансовый капитал, что в Греции были социал-демократы, анархисты и т. д. Недавно мне пришлось читать в одной книге, что боевые башни, которые употребляли древние греки, — эта те же танки, а боевые слоны-это что-то вроде современной тяжелой артиллерии. Одним словом, общая история и история культуры стремятся к полнейшей модернизации античных общественных отношений. История литературы разделила эту участь.