Проблемы теории романа - [13]
Я, как историк, этого сделать не могу, потому что я твердо знаю, что все эти произведения, которым придается название эпопеи, теснейшим образом связаны с тем, что представляет собой гомеровский эпос. Они как-то идут отсюда, хотя и представляют своеобразное его видоизменение, глубокую трансформацию. Это одно. Дальше докладчику, для того, чтобы отстаивать свою формулировку, приходится и по отношению к роману производить то же усекновение, которое он производил по отношению к эпической поэме. Оказывается, что роман существует только в буржуазном обществе, а за пределами буржуазного общества романа уже нет.
Почему нет? Ведь я историк и не могу не считаться с фактами. Факты передо мною, они требуют теории, осмысляющей их, и пока вы мне их не объясните, я не могу принять никакой концепции, каким бы славным и священным авторитетом она не была освящена. Передо мною факты, и я жду объяснения этих фактов. Я знаю, что существуют романы античные. Что же, и там мы имеем буржуазное общество, капиталистическое общество? (Колпинский: Это сборники новелл). Нет, "Сатирикон" Петроння, например, вовсе не сборник новелл и ничего общего с новеллой не имеет. Точно также "Золотой осел" Апулея-это не сборник новелл, а типичный роман. Я могу привести целый ряд романов — разбойничьих, любовных — античного времени, античной древности. Это типичные романы. И в тесной связи с этой античной формой романа я могу представить позднейший европейский роман, хотя бы XVII–XVIII вв.
Ведь для каждого историка не секрет, что созидание романов этих веков происходило в атмосфере усиленных переводов античных романов. Ведь этот античным роман возрождался, ведь на добрую половину европейские романы писались в подражание этим романам. Европейские авторы учились писать романы по этим образцам, первоначально стряпали весьма топорные изделия по образцу античных форм, и все это были романы. Стало быть, задолго до капиталистического общества жанр существовал. Куда же от этого факта уйдешь.
И вот ради теоретической концепции, начинают говорить: нет, это собственно не роман, надо его куда-то вымести. Выметается не только античный роман, вы начинаете выметать многие другие виды романов. Весь средневековый роман выпадает. Что же, в средние века романа не существовало? Был роман, я как историк знаю, что он был. Как можно его вымести, и что мне делать с теоретическим построением, которое мне ничего не говорит для осмысления этой формы, с которой я, как историк, имею дело? Я должен от теоретиков получить ответ на этот вопрос, а я его не имею.
Нужно сказать, что и сам докладчик не выдерживает до конца своей собственной установки, потому что, говоря о романе, как о специфической буржуазной форме, он в одном месте своего доклада вынужден все-таки сказать, что форма эта складывалась на почве своеобразного приспособления буржуазией средневековых литературных форм. Это правильно, с этим я вполне согласен. Буржуазия приспособляла не только средневековые, а также и античные формы, нa пример, она приспособляла к своим запросам античную трагедию, приспособляла, конечно, и ранее существовавшую античную и средневековую форму романа. И, приспосабливая их к своим нуждам, она радикально изменяла стиль жанров, даже самую сущность, природу этих жанров. Но этим самым утверждается факт существования добуржуазного романа, факт, не укладывающийся в концепцию романа как специфически буржуазного эпоса.
Таково отношение предложенной теории к фактам. Перехожу к внутренней логике ее развития.
Определение романа коротко сводится к тому, что есть героический эпос — античная эпопея, а потом есть ущербный, в смысле героизма, эпос буржуазный, который и называется романом; итак, роман специфически буржуазная форма. Казалось бы, если роман специфически буржуазная форма, то гибель буржуазной культуры знаменовала бы собой гибель романа. Между тем, рисуя перспективы движения этой формы, докладчик выдвигает странное для защищаемой им точки зрения положение: он начинает толковать о новом расцвете романа на базе социалистического реализма. Почему расцветает роман, логики здесь как-то не найдешь. Я понимаю, что в новых социальных отношениях мы будем иметь героику, будем иметь слияние личностей с коллективом, не будет этого противоречия, которое было у буржуазии. Прекрасно, это будет. Но если это будет, то стало быть из этого должен был бы вытекать какой-то новый пышный расцвет скорее героического эпоса, героической поэмы, а не романа.
Вообще положение о специфичности романа для буржуазного общества, в котором невозможен героизм-основа эпопеи (как уже отмечалось рядом выступавших, в частности т. Мирским), в сущности говоря оказывается довольно сомнительным. Нельзя же в самом деле сказать, что в буржуазном обществе не было вообще моментов необычайного подъема героизма. Были моменты весьма большого слияния личности с коллективом, превращавшие личность в мощный рупор класса, в подлинного героя. Это бывало у буржуазии в момент ее исторического подъема. Почему же на этих этапах не могло быть героической эпопеи? Совершенно непонятно.
Антонио Грамши – видный итальянский политический деятель, писатель и мыслитель. Считается одним из основоположников неомарксизма, в то же время его называют своим предшественником «новые правые» в Европе. Одно из главных положений теории Грамши – учение о гегемонии, т. е. господстве определенного класса в государстве с помощью не столько принуждения, сколько идеологической обработки населения через СМИ, образовательные и культурные учреждения, церковь и т. д. Дьёрдь Лукач – венгерский философ и писатель, наряду с Грамши одна из ключевых фигур западного марксизма.
Перевод с немецкого и примечания И А. Болдырева. Перевод выполнен в 2004 г. по изданию: Lukas G. Der Existentialismus // Existentialismus oder Maixismus? Aufbau Verbag. Berlin, 1951. S. 33–57.
"Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены" #1(69), 2004 г., сс.91–97Перевод с немецкого: И.Болдырев, 2003 Перевод выполнен по изданию:G. Lukacs. Von der Verantwortung der Intellektuellen //Schiksalswende. Beitrage zu einer neuen deutschen Ideologie. Aufbau Verlag, Berlin, 1956. (ss. 238–245).
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.