Проблемы истории массовых политических репрессий в СССР - [94]

Наказание не заставило себя ждать. Поскольку не были проведены люстрации советской партноменклатуры, она успешно эволюционировала в формально деидеологизированную постсоветскую номенклатуру. Начался ползучий реванш, планомерное контрнаступление на свободы, достигнутые народом в августе 1991 г.: уничтожение независимых СМИ, бесцеремонное вмешательство в выборы, развал эффективных экономических структур, манипуляция судебной системой. В последнее время под предлогами борьбы с терроризмом и укрепления вертикали власти проводится ряд реформ, означающих отход от основных положений Конституции: народовластия, разделения властей, федерализма. Бюрократический каток подминает под себя партии, профсоюзы, некоммерческие организации. Номенклатура делает ставку на спецслужбы и армию в ущерб социальной политике, науке и образованию.

Для обозначения этого курса, возрождающего традиции тоталитарной эпохи все чаще употребляется термин «путинизм». Но неуклонное следование этому курсу угрожает и нынешнему режиму. Вследствие исключительной слабости гражданского общества нашей стране не угрожают оранжевые революции. Но вот красные или коричневые революции вполне реальны, причем по вполне «бархатному» сценарию: в результате президентских выборов в России может утвердиться национал-социализм.

Как же могло случиться, что российский народ, претерпевший 74 года тотальной несвободы и массовых репрессий с многомиллионными жертвами, не нашел в себе силы осудить большевицкий режим?

Отвечая на этот вопрос, нельзя упустить из вида некоторые исторические корни его менталитета. Почти триста лет татаро-монгольского ига, самодержавный режим, наконец, сильно запоздавшая сравнительно с Западной Европой отмена крепостного права – все это привело к укоренению рабской психологии и в толще народных масс, и в привилегированных слоях общества. Достаточно вспомнить свидетельства классиков нашей литературы: «К чему стадам дары свободы? / Их должно резать или стричь» (А.С. Пушкин); «…немытая Россия, / Страна рабов, страна господ» (М.Ю. Лермонтов); «В России чтут / Царя и кнут{…}А русаки /Как дураки / Разиня рот / Во весь народ / Кричат: «Ура! / Нас бить пора» (А.И. Полежаев); «Эта потребность лежать / То пред тем, то пред этим на брюхе» (гр. А.К. Толстой); «Жалкая нация, нация рабов: снизу доверху – все рабы» (Н.Г. Чернышевский); «Русский человек вообще довольно охотно «валяется в ногах» (М.Е. Салтыков-Щедрин). Любой сколько-нибудь начитанный читатель без труда увеличит вдвое или втрое этот ряд цитат, завершив его известным чеховским призывом «выдавливать из себя по капле раба»; при этом затруднительно будет предъявить кому-либо из процитированных авторов популярное у профессиональных патриотов стандартное обвинение в «русофобии»: все они – несомненные патриоты России.

С другой стороны, частые периоды массовых репрессий (опричнина Ивана Грозного, петровская расправа над стрельцами и т.д.) отучили российский народ признавать за человеческой жизнью подобающую ей ценность, и это свойство российского менталитета в полной мере обнаруживало себя на протяжении всего XX века. Дмитрий Мережковский писал в 1908 г. по поводу казни испанского анархиста Феррера: «На одном конце Европы кого-то повесили – и вся она, как один человек, содрогнулась от гнева и ужаса. А чего бы, казалось? На другом конце (В России. – В.Т.) – сколько вешают. Но ей до этого дела нет. Эскимосы едят сырое мясо, а русские вешают».[514] Или, как сказал один из персонажей российской истории, «русские друг друга едят, и тем сыты бывают»

В советское время, когда за десятками миллионов расстрелянных в ходе репрессий последовали десятки миллионов погибших во Второй мировой войне («Мы просто не умели воевать, мы просто залили своей кровью, завалили своими трупами фашистов», – писал фронтовик Виктор Астафьев), бесчувственность народа по отношению к своим потерям только укрепилась. Психологически это понятно: семизначные числа не укладываются в пределы воображения, зашкаливают за пороги чувствительности… Когда двадцатикопеечная буханка хлеба подорожала на две копейки, это вызвало бурю гнева; но когда цена на хлеб возросла в 50 раз, все отнеслись к этому совершенно спокойно.

За 17 лет правления Пиночета в Чили вследствие репрессий погибло около трех тысяч человек. К чести чилийских правозащитников следует отметить, что они все время пытаются привлечь его к уголовной ответственности; вот и в конце 2004 г. 89-летний экс-диктатор угодил под домашний арест. В подобных случаях важна не тяжесть наказания, а его неотвратимость; самое главное -преступление должно быть официально названо преступлением. У нас же все завершилось фарсом – позорным «Зорькиным» судом над КПСС. В отличие от Нюрнберга в Германии.

“Загадка, которую не нам, современникам, разгадать: для чего Германии дано наказать своих злодеев, а России – не дано? Что ж за гибельный будет путь у нас, если не дано нам очиститься от этой скверны, гниющей в нашем теле? Чему же сможет Россия научить мир? (…) Когда-нибудь наши потомки назовут наши поколения – поколениями слюнтяев: сперва мы покорно позволяли избивать нас миллионами, потом мы заботливо холили убийц в их благополучной старости (…). Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость – мы тем самым из-под новых поколений вырываем основы справедливости.). Молодые усваивают, что подлость на земле никогда не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить”, – писал Александр Солженицын.