Проблемы генезиса китайского государства - [90]

Специалисты не раз обращали внимание на то, что древние китайцы, оставившие столь значительное количество письменных памятников и вообще писаных текстов (по сравнению с другими народами древности), так мало внимания уделяли составлению кодекса законов [126, с. 3—4; 116, с. 165].

Дело в том, что складывавшейся в иньско-чжоуском Китае консервативной социально-политической структуре и формировавшимся под ее воздействием общественным отношениям и национальному характеру были ближе, понятнее и даже удобнее сохранение санкционированной почитаемыми предками устной традиции, обычного права с его нормативными представлениями о должном, нежели замена всего этого жестким писаным законом с присущей ему неумолимостью и нелицеприятностью безликих статей. Позже, в предымперский период, в Чжаньго (V—III вв. до н. э.), когда такая структура стала разрушаться и замещаться более жесткой системой бюрократического правления, появились и своды законов, и разработанная процедура наказания, апологетом чего выступали реформаторы-легисты. Некоторые из законодательных норм были задним числом приписаны древности, а часть их — в наиболее умеренном варианте — проникла даже на страницы «Шу цзин» (главы «Гао Яо-мо», «Яо-дянь» и целый трактат о наказаниях «Люй-син»), хотя совершенно очевидно, что приписанные древним мудрым правителям рассуждения и высказывания построены на идеях и принципах конца Чжоу [116, с. 162—164]. Однако с крушением легизма вместе с империей Цинь эти расцветшие было в древнем Китае своды законов снова увяли: они вошли в нормативную структуру китайской конфуцианской империи лишь в синтезе с древними традициями, обычным правом, принятыми еще в древности и освященными конфуцианством представлениями о достойном и добродетельном, которые задавали тон в чжоуском Китае до расцвета легизма.

Все сказанное дает основание не согласиться с Г. Крилом, полагающим, что, несмотря на фактическое отсутствие какого-либо писаного закона в Китае до VI в. до н. э., можно все-таки говорить об его существовании даже в Инь, поскольку о том свидетельствуют многократно зафиксированные в «Шу цзин» призывы соблюдать принятые законы [116, с. 165]. Действительно, такими ссылками наполнены многие главы «Шу цзин». Но следует обратить внимание на то, в каком контексте и в каком смысле там все это подано.

«Если вы будете мне повиноваться, будете награждены в храме предков; если нет — будете убиты и принесены в жертву земле-шэ. Будут уничтожены жены и дети ваши»,— сказано от имени вана в главе «Гань-ши» [333, т. 3, с. 238; 175, с. 18]. Та же формула повторена в «Тай-ши», где говорится о намерении Чэн Тана свергнуть недобродетельного Цзе, правителя династии Ся, который виновен в том, что управляет несправедливо, не имеет сострадания к людям и потому подлежит наказанию [333, т. 3, с. 260; 175, с. 18]. В главе «Пань Гэн» связи между поведением, наказанием, справедливостью и законом даны более развернуто. Во-первых, законы правитель определяет сам, но в соответствии с «установленными правилами». Во-вторых, главное в справедливом администрировании — быть всегда с народом, нести вместе с ним все тяготы. Обращаясь к тем, кто занимает высокое положение (т. е. призван помогать вану управлять), Пань Гэн требовал: «Пусть никто из вас не посмеет скрыть что-либо, против чего протестуют простые люди». Однако в обмен за это люди обязаны правителю полным повиновением и подчинением. Напоминая, что его предки-правители всегда делили с предками его народа все «легкое и тяжелое», Пань Гэн обещает, что никогда не посмеет использовать «не-правильные наказания», хотя при всем том за добродетели полагается награда, а за преступления — смерть. Более того, если подданные «имеют в сердце дурное против» вана (речь шла о переселении иньцев на новые места, к чему, ломая сопротивление, склонял свой народ Пань Гэн), то его предки на небе подвергнут наказанию их предков, последние отрекутся от своих непослушных потомков и не станут защищать их от невзгод и гибели. Да и сам ван уничтожит всех непочтительных и непослушных [333, т. 3, с. 305—315; 175, с. 21—24].

В конечном счете все приведенные выше материалы, касающиеся иньцев (разумеется, следует учитывать, что в «Шу цзин» все данные подвергнуты обработке в духе чжоуских норм), сводятся к элементарной формуле, сущность которой в том, что за послушание следует награда, а за ослушание — смерть. Формула эта настолько проста и привычна для народа, уже давно живущего под властью обожествленного правителя, сакральные свойства которого дают ему небесно санкционированное право вещать от имени божественных сил, т. е. приказывать и требовать абсолютного повиновения, что только чрезвычайные обстоятельства заставляют его напоминать своему народу столь примитивные истины. И хотя по своей сути обрисованные отношения близки к тому, что в иных обстоятельствах фиксируется писаным законом, по форме они не нуждаются в законодательном уложении, в обозначенном писаными формулами тексте. Не писаный текст, строго отточенные формулировки которого равно ограничивают и народ, и законодателей, и правителя, а традиционный нормативный принцип повиновения приказам сакрализованного вождя — вот что выступает на передний план в приведенных сообщениях «Шу цзин». Аналогичная картина и в других главах этой книги, описывающих более близкие времена.