Проблемы генезиса китайского государства - [117]

Разумеется, это крайний случай. Гораздо типичнее, когда долг и родственные чувства совпадают. Но сам факт показателен: если они не совпали и если такое несовпадение усугублено вызовом этической норме, родственные чувства отступают перед долгом, во всяком случае в сердце того аристократа, чье положение обязывает его следовать долгу чести.

Понятие Чести было достаточно разработанным и стояло в указанном смысле весьма близко к тому, что было характерным для феодальной Европы. Оскорбление должно было смываться кровью. Вот весьма показательный пример, сообщаемый «Цзо чжуань» (17—18 гг. Чэн-гуна). В 592 г. из Цзинь в Ци с важной дипломатической миссией прибыл сановник Го Кэ. Он был уродлив и прихрамывал, а циский правитель спрятал за занавеской женщин своего дома, которые подсматривали за неуклюжестью гостя и громко хихикали. Го возмутился и поклялся отомстить[80]. Возвратившись, он предпринял отчаянные усилия, чтобы организовать поход на Ци, но безуспешно: ему было отказано даже в праве осуществить вторжение собственными силами. Вскоре Го был назначен главой цзиньской администрации и, использовав обострившиеся отношения между Ци и Цзинь, организовал вторжение в Ци. Циский правитель вышел навстречу армии Цзинь и предложил мирное соглашение, отдав сына заложником. Честь Го была удовлетворена [313, т. 29, с. 973, 976—977].

Не менее весомым было и слово чести. Так, согласно «Цзо чжуань» (25 г. Си-гуна), после ряда триумфальных успехов, сделавших цзиньского Вэнь-гуна влиятельнейшим из правителей, он как-то предпринял осаду г. Юань, заявив, что, если в течение трех дней не добьется успеха, осада будет снята. На исходе третьих суток стало ясно, что Юань сдастся не сегодня завтра. Но Вэнь-гун отреагировал на просьбы офицеров подождать следующей тирадой: «Честность — это драгоценность государства... Если я возьму Юань, но потеряю честь... мои потери будут больше приобретений». Осада была снята, но из Юань вдогонку прислали известие о сдаче [313, т. 28, с. 624].

Нормы рыцарской доблести. Только что приведенный эпизод функционально близок к тому, что обычно называют нормами рыцарской доблести, этикой военных действий._ Воевавшие на боевых колесницах аристократы на протяжении веков, начиная с Инь, культивировали эту этику, менявшуюся с развитием общества. К Чуньцю она превратилась в уже достаточно тщательно разработанную культуру поведения аристократа в бою. Она проявлялась прежде всего в подчеркнутом уважении к противнику равного (тем более высшего) ранга, как то и свойственно обычно рыцарским представлениям. Не убить, не уничтожить, а одолеть, победить в честном бою — вот высшая доблесть. И одолев, не унизить, не стереть с лица земли, но лишь подчеркнуть свое превосходство и пленить врага, а то и отпустить его с честью.

Так, согласно «Цзо чжуань» (5 г. Хуань-гуна), в 707 г. до н. э. оскорбленный ваном его вассал, чжэнский Чжуан-гун, оказался в состоянии войны со своим сюзереном. Сражение окончилось поражением вана, но, когда встал вопрос о погоне за побежденным врагом, Чжуан-гун заявил, что достойный человек (цзюнь-цзы) не должен стремиться показать свое превосходство и тем более унизить «сына Неба». Ночью после сражения он послал своего приближенного в стан противника осведомиться о самочувствии вана и его окружения [313, т. 27, с. 254—256].

Еще более нагляден в этом смысле эпизод из истории войн между Сун и Чу, излагаемый в том же источнике (22 г. Си- гуна). В 638 г. до н. э. Чу выступило против Сун. Сунские войска были уже готовы к сражению, когда чуская армия только начала переправляться через реку. Сунский сы-ма требовал начать бой и тем компенсировать численный перевес врага. Но правитель отказался, и после переправы армия Чу нанесла сунским полкам сокрушительное поражение, сам правитель был ранен. Однако он твердо парировал все упреки: «Цзюнь-цзы не наносит второй раны, не бьет седовласых... и я не могу велеть бить в барабаны для атаки на неподготовленного к сражению противника!» [313, т. 28, с. 589—590]. Разумеется, подобный поступок — своего рода курьез. Не случайно сунского гуна все упрекали, так как в других войнах в то время очень актйвно использовали все военные уловки, включая внезапность нападения. Но в приведенном эпизоде явственно проступают элементы, имеющие отношение как раз к той теме, о которой идет речь.

Не менее показательны в плане рыцарской этики и детали индивидуального поведения в сражении. Так, когда в ходе одного из описанных в «Цзо чжуань» (2 г. Чэн-гуна) сражений между Цзинь и Ци в плен был взят переодевшийся гуном приближенный циского правителя, цзиньский вельможа обратился к нему со всей почтительностью. Но затем, раскрыв обман, он сгоряча хотел убить выдавшего себя за правителя. Однако последний сослался на принцип преданности слуги хозяину и получил прощение [313, т. 29, с. 1002—1003]. Еще аналогичный пример. В сражении с армией Чу цзиньский аристократ Ци Чжи, оказавшись перед колесницей чуского вана, спрыгнул со своей и поклонился, за что чуский ван тут же, на поле боя, прислал ему в знак признательности подарок. Правда, этот подарок позже стоил Ци Чжи жизни, ибо он был обвинен в ходе сложной политической интриги в измене [274, гл. 12, с. 149]. Но сам по себе подобный поступок не был изменой, ибо отражал нормы рыцарской этики.