Проблема адресации - [13]
Однако же, вот получается, что сестра хранила, — значит она как-то иначе понимала всё это, что-то в моём письме было важное и нужное для неё… Нет, стихотворение действительно безобразное, не стану его выписывать. А из письма всё-таки приведу несколько начальных фраз.
«Сестрёнка, не удивляйся, я на этот раз, может быть, напишу странные вещи — на твой взгляд. Если так, считай меня за больного: я заболел от здешнего «горного воздуха» так называемого — ты понимаешь, надеюсь, о чём я, — только я не решался раньше об этом сообщить… Ты знаешь, что такое стихи? — наверное, представляешь себе смутно. Здесь я вкладываю листок со стихотворением, которое я написал. Но умоляю тебя развернуть его не раньше, чем ты дочитаешь до конца письмо (он заклеен отдельно)… Да, теперь ты узнаешь нашу тайну: здесь все становятся такими вот «поэтами» в кавычках — горе-поэтами. Ситуация ужасная, и деваться от этого некуда, приходится марать бумагу — а потом что делать? — прятать с трудом и стыдом. Зачем я это тебе посылаю, я сам не знаю…» — и т. д.
61
Нет, я разговаривал с её сыном, — моим племянником. И не раз… И не то чтоб разговаривал, — учил его. Он хорошим стал поэтом, хотя, на мой вкус, несколько слабовато-слащавым… — Но он по достоинству снискал известность (сейчас ему уж за сорок)… А вот что касается женской поэзии, — то, что говорил мой «читатель», — не знаю, то ли он ошибался, то ли я что-то неправильно понял. — Пророчество его, — такое уверенное, так страстно высказанное, — по-видимому, не сбылось…
62
Если, поэт, ты думаешь, что
много думать вредно — и что
муза сама подскажет,
ибо она
видит то, чего никогда
тебе не постичь, хоть лоб разбей… –
Впрочем получит каждый
по вере своей.
Это Клапк опять — из цикла «Поэт и ты». Цикл был бесконечным (всё — восьмистишия). Некоторые бумажки он давал мне. Он относился к моему чтению уважительно, хотя сам всегда отказывался читать что-либо. Иной раз я с такой подбирался стороны: «Ведь ты сам постоянно навязываешься и страдаешь от презрения. Так почему бы тебе… Должно же быть какое-то равновесие? — Выступи и ты в роли читателя, тогда и тебе судьба, так сказать, улыбнётся».
Он. — Представление о справедливости — дескать, о каком-то мировом равновесии — есть пошлость. Пошлость и филологическая, но мало того: она и в физическом плане — неверная точка. В природе нет равновесных процессов. Они — абстракция довольно беспомощного сознания. А в природе всё настолько далеко от равновесия, как, может быть, мы и бессильны помыслить! Там всё стремительно падает, рушится — быстрей даже, чем мы можем за этим уследить… Быть может (я думаю), единственный путь за этим последовать есть суицид…
Я. — Ох, ну ты…
Он. — Но дело в том что… Как это ни странно, на этом обвале возрастает структура. То есть, ты понимаешь, жизнь растёт, усложняется… Да! за счёт этого!.. Это — тайна, которая также нам недоступна… И поэтому… Здесь каждый должен выбирать…
Я. — Ох, ну ты… Выбирать в условиях тайны? Каким это образом?
Он. — Поэтическим. Непонятно?
Я. — Понятно. Вопросов нет. Умолкаю.
63
— А что касается… Ну, да почему ж я не хочу читать… Отвратно! А я очень хочу, чтобы меня читали, слышали… Это стремительное падение в пропасть. И так будет. Что я могу?…
Мы стояли на буром мху, мягком от тающей воды. Неисчислимые тонкие капельные нити повсюду, как паутина, заволакивали камни матовым блеском. Перепархивали дрозды в можжевельнике — зелёные искры в перьях мелькали вперемежку с иссиня-чёрными. Их жизнь трудна (подумал я по инерции). Пищи мало — а сколько сил уходит на маханье крыльями. Не говоря уж — на борьбу с горными воронами (странными на вид: как орлы — не машут крыльями, а почти всё время парят, используя разнонаправленные потоки воздуха), — они разоряют гнёзда, и дрозды парами гоняют их: главное дело — испугать ворону и согнать с ветки: в полёте она тяжела и беззащитна, а когда сидит — вертит головой и огрызается, — опасна…
64
Когда в тебя внедряется чужой стих, это похоже на разорение твоего гнезда: хищная птица налетает и пожирает птенцов. Я это очень хорошо понимаю. И всё же на каком-то шаге внутреннего поэтического развития приходится допускать это. Здесь важно научиться не иметь ничего своего. Не стараться сохранить равновесие, а свободно и ускоренно падать. Тогда от притока внешней энергии в тебе возрастает структура. Ведь так объяснил Клапк. В физике он это чувствовал, а в поэзии почему-то нет: там он падал неправильно. Поэт, достигшей определённой зрелости (пороговой) и продолжающий цепляться за своё, становится бесплоден. И Клапк, похоже, оказался в этом тупике, несмотря на то, что сочинял великолепно. Я так думаю теперь. А для него это оставалось закрытым, на поверхности были иные, более лёгкие объяснения его состояния, которые замещали —…
(Клапк однажды признался, что в юности хотел быть астрофизиком и даже учился, но оказался не очень способным к математике, а там без сложной математики делать нечего…)
65
Омнумель. — Завтра будет служба на кладбище. Пойдёшь?
Я. — Нет.
Он (молча). — Ещё бы! Ты там нагадил, и теперь тебе стыдно.
Я (также молча). — Ага, уже обнаружили? Ходили туда и прочитали?
Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены.
Николай Байтов — один из немногих современных писателей, знающих секрет полновесного слова. Слова труднолюбивого (говоря по-байтовски). Образы, которые он лепит посредством таких слов, фантасмагоричны и в то же время — соразмерны человеку. Поэтому проза Байтова будоражит и увлекает. «Зверь дышит» — третья книга Николая Байтова в серии «Уроки русского».
Николай Байтов родился в 1951 году в Москве, окончил Московский институт электронного машиностроения. Автор книг «Равновесия разногласий» (1990), «Прошлое в умозрениях и документах» (1998), «Времена года» (2001). В книге «Что касается» собраны стихи 90-х годов и начала 2000-х.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. Повествование наполнено яркими живыми подробностями советского быта времен расцвета сталинского социализма. Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…В книге сохранены некоторые особенности авторской орфографии и пунктуации.Николай Байтов (р. 1951) окончил Московский институт электронного машиностроения.
Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.