Проба небес - [224]

— Курсант….

— КХМ!! — Вмешиваюсь в казарменную идиллию грубым звуком.

— Простите? — натурально удивился тот.

— Тут нет курсантов, Рудольф-сан. Только вы, я и студентка моего класса.

Удивлённые взгляды. Минута молчания.

— Ичика-сан вы понимаете, что она гражданка нашей страны?

— Предъявляете право собственности? На человека??

Хищно сузившиеся глаза и заигравшие желваки дали понять, что я угадал. Но игнорируя чужие чувства, хотелось докончить:

— Значит, как опыты ставить или в нечеловеческих условиях держать — так это вы легко. Или у вас опять граждане разных сортов? Ну как раньше, когда были полноценные арийцы, и те, которых только труд освобождает.

— Всё что мы делали, было с её согласия! Она прекрасно знала, на что идёт и во что это может вылиться, — слегка повысив голос, представитель Германии всем своим видом показывал, насколько мой гуманизм неуместен. Вот только не в человеколюбии было дело. Я защищал мелкую сволочь с совершенно иным расчетом, который этому вояке не был очевиден. Но пусть думает что хочет.

— Согласие можно получить обманом, хитростью, шантажом и ещё массой разных способов. Сестра рассказывала, как в бытность инструктором вот этой малявки (тыкаю пальцем в рекомую) она не заметила и малейшей симпатии к воспитуемой со стороны окружающих. Или вы хотите сказать, что Оримура Чифую врала?

— Ааа… ээ… возможно… она несколько… преувеличивала, — мгновенно осёкся еще недавно грозный вояка. Интересно, чем она-то его зацепила?

— Я могу ей позвонить. Пусть придёт и развеет наши сомнения. Лаура-тян, ты ведь не против?

Посмотрев на меня, на него и потом снова на меня, та неопределённо пожала плечами. Мол «делайте что хотите».

— Не думаю, что стоит беспокоить её по пустякам. Я уже убедился, что с Бодевиг-сан всё порядке, поводов для волнения нет, а остальное можно и потом обговорить.

Кроме того, обратившись напрямую к ней он напомнил Лауре о недопустимости активации каких-то им одним понятных протоколов. А также выразил надежду, что её будущая учеба не будет омрачена разного рода… инцидентами. После чего протянул ей компактный плоский свёрток, попрощался и вышел. Стоило подойти поближе, как белобрысая вредина тут же спрятала переданный предмет под одеяло и всем своим видом дала понять, что разговор окончен.

— Что там такое?

— Личная вещь!

— Открывай и показывай. Если так, то стесняться нечего.

Минут пять мы играли в гляделки, после чего она нехотя открыла тонкую коробочку. Там было 2 запечатанных открытки, кредитка в полупрозрачном конвертике и жесткий диск незнакомого производителся. Судя по корпусу — ударов и воды он не боялся. Сканирование показало, что это действительно жестак, а не слепленное под него взрывное устройство, так что, вернув всё обратно, я покинул больничную палату.

В коридоре меня дожидался наш неугомонный гость.

— Ну как, убедились что там всё разрешенное? — иронично попытался поддеть меня тот.

— С содержимым самого жесткого диска я не знакомился. Но если у нас в сети всплывёт какой-то особо заковыристый вирус, то я буду знать, кого трясти в первую очередь.

— Вы всегда такой гостеприимный? — легко поспевая за моим шагом, не унимался этот «Мюллер».

— Моим гостем вы не являетесь. А после того что натворила эта «девочка» у меня нет причин вам не то что доверять, а даже верить. Не говоря уже о том, чтобы оставлять с ней наедине.

— Заботу проявляете? Весьма, скажу вам, причудливо.

— Долг выполняю. Ну и заодно показываю кое-кому что ни он, ни его контора тут права голоса не имеют. Ферштейн?

— Натюрлих, — далее шли молча. Но под самый конец, когда до выхода из больницы оставалось пройти десять метров, он всё же спросил.

— Но если, по-вашему, ей не хватает доброты и понимания, то почему вы с ней столь строги?

— Я спас ей жизнь, когда эта ваша Валькирия чуть не сожрала её целиком. Я пощадил её, когда она едва не убила мою женщину. Я тратил своё личное время, чтобы привить ей любовь к труду и к животным. Какой еще заботы и внимания вам не хватает?

Судя по его вытянувшемуся лицу, про эпизод с Хоки тот не знал.

— Гхм. Еще раз прошу прошения за свою подопечную. Я не знал, что та причинила кому-то серьезный вред.

— Благодарите сестру. Не вмешайся она тогда….

— Учту.

Расстались не прощаясь. Впрочем, теперь меня ничто не отвлекает от приятного.

— Кларисса-сан. Алло. Вы у себя?

— И вам не хворать. Что, Ичика-сан, так тянет к деньгам?

— Мягко сказано!

— Жду у себя.

Окрылённый предвкушением, я помчался на встречу. Вскоре приятная цифра в 380 лямов упала на мой счёт. Пятая часть, как и договаривались, досталась психологине. За труды и хлопоты.

— Приятно было иметь с вам дело, Ичика-сан.

— Ну еще бы! Девяносто пять лямов просто за то, что вы поставили мои деньги на мою победу. Иные так за всю жизнь не зарабатывают.

— Не в деньгах счастье, — Ласково улыбнулась она.

— Ну так передай их нуждающимся. В фонд вдов и сирот Японии, например.

— А сам-то, Ичика-сан? — лукаво улыбнувшись, она тряхнула копной волос, давая понять что столь безумная филантропия не её конёк.

— А мне нельзя!

— Почему? — Почти искренне удивилась она.

— Жаба не даст. К тому же надо и деткам что-то отложить. Заранее так сказать. К слову, Кларисса-сан, там про меня ничего интересного не расспрашивали?