[Про]зрение - [22]

Ну, а мы теперь, воротившись в ту квартиру, которую избрали для наблюдений, скажем, что вопреки более чем естественным ожиданиям никто из радиослушателей и телезрителей не заметил, что ни одно из этих привычных обращений – ни то, ни другое, ни вообще какое-то третье – не слетело с президентовых уст, и потому, наверно, не оценил, какого проникновенного драматизма исполнены были первые слова, брошенные в эфир: Сердце разрывается, ибо имиджмейкеры и спичрайтеры, надо думать, отсоветовали главе государства всякий иной зачин по причине его неуместности и бесполезности. И в самом деле, нельзя не признать, что вопиющим диссонансом прозвучит ласковое обращение Дорогие Соотечественники или Уважаемые Сограждане, как будто дальше речь пойдет о пятидесятипроцентном снижении цен на бензин, а не о том, чтобы швырнуть в лицо окаменевшей от ужаса аудитории кровоточащий, скользкий и еще трепещущий потрох. Ну, и оттого, что заранее всем было известно, что президент исполнит: Прощайте, прощайте, увидимся ли вновь, публике не стало менее любопытно посмотреть и послушать, как и в каких именно выражениях будет он сматывать удочки. Далее следует полный текст его выступления, где по очевидным техническим причинам невозможно воспроизвести лишь подрагиванье голоса, скорбь на лице, просверк непрошено навернувшейся слезы: Сердце разрывается, сердце мое разрывается от боли необъяснимого отчуждения, от боли, сравнимой лишь с той, какую испытывает отец при виде череды нелепых событий, которые разрушили тончайшую семейную гармонию, отец, покинутый горячо любимыми детьми, заблудшими, сбившимися и его сбившими с толку и с панталыку. И не говорите, что, мол, это мы сами – я, и правительство страны, и парламентарии – оставили народ. Ну да, сегодня поздно ночью мы уехали в другой город, который отныне будет столицей страны, а город, который был и перестал быть столицей, объявили на осадном положении, каковое простою силой вещей всерьез затруднит нормальную, сбалансированную жизнедеятельность центра столь важного, столь крупного во всех отношениях – и пространственных, и социальных – ну да, вы ощущаете себя как бы окруженными со всех сторон, обложенными, запертыми, вы не можете выйти за городскую черту, а если попытаетесь – незамедлительно получите вооруженный отпор, но вы не имеете права говорить, будто вину за все это несут те, кому народная воля, выраженная свободно, в мирных и законных дискуссиях, вверила судьбы отечества, чтобы те оберегали ее от угроз внешних и внутренних. А виноваты во всем вы, вы сами, вы, которые позорно уклонились от всеобщего народного единения и двинулись кривой дорожкой крамолы и мятежа, бросив законно избранной власти вызов, по дьявольской извращенности своей не имеющий аналогов в истории человечества. Что ж, пеняйте на себя и не жалуйтесь на нас, на тех, кто сейчас говорит с вами моими устами, тех, кто – я имею в виду правительство – много-много раз просил – да что я говорю: просил, – заклинал, умолял вас одуматься, отказаться от своего вредоносного упрямства, поколебать которое, невзирая на беспрецедентные старания властей и предпринятое ими расследование, так и не удалось. На протяжении долгих веков вы были главой страны и гордостью нации, на протяжении долгих веков в часы потрясений и бедствий обращал народ взоры свои к этому городу на холмах, зная, что с них низойдет спасение, оттуда прозвучит утешительное слово и указан будет правый путь к светлому будущему. Вот она, жестокая истина, которая отныне вечно будет мучить вас угрызениями совести – вы предали память пращуров, вы решились разрушить тот алтарь отчизны, который камешек за камешком воздвигали они, и позор падет на ваши головы. Всей душой хочу верить, что это безумие скоро минует, хочу надеяться, что завтра – и молюсь, чтобы его не пришлось ждать слишком долго, – раскаянье мягко проникнет в ваши сердца, и вы припадете к корням, прильнете к истокам, сольетесь воедино со всем народом и вернетесь, подобно блудному сыну, в отчий дом. Ибо пока вы – город без закона. У вас нет правительства, которое внушит вам, что делать и чего не делать, как вести себя и как вести себя не надо, и улицы принадлежат вам, используйте их как хотите, по своему вкусу и усмотрению, и отныне – истинно вам говорю – ни один представитель власти не пресечет ваш погибельный путь и не даст вам добрый совет, не охранит вас от грабителей, насильников и убийц, вот вам ваша свобода, наслаждайтесь ею. Быть может, вы тешитесь иллюзиями, будто, предоставленные самим себе и собственным своим прихотям, сумеете сорганизоваться лучше и лучше оберечь свои жизни, нежели для вашего блага делали это мы с помощью прежних законов и прежними методами. О, как вы заблуждаетесь в этом случае. Очень скоро – скорей, чем вы думаете, – вам придется избрать себе вождей и руководителей, если только они сами не объявятся, и не навяжут вам свой закон, и зверскими методами не вырвут вас из хаоса, куда вы неминуемо погрузитесь. И вот только тогда сумеете вы оценить всю горчайшую меру своего самообмана. И, быть может, попытаетесь взбунтоваться, как некогда, как в ту эпоху, когда жили под тяжким гнетом одиозных диктатур, но – не питайте иллюзий, вас подавят с такой же свирепой жестокостью, а на выборы вас не призовут, потому что выборов не будет, то есть, может, и будут, но будут они не честными, не открытыми, не свободными в отличие от тех, которые вы презрели и отринули, и так продолжится до тех пор, пока вооруженные силы, ныне вместе со мной и правительством покинувшие город и оставившие вас на произвол вашей собственной, вами же выбранной судьбы, да, так вот, пока вооруженные силы не сочтут своим долгом вернуться и освободить вас от вами же порожденных чудовищ. И все страдания, вами перенесенные, окажутся бесполезны, и упрямство ваше ни к чему не приведет, и слишком поздно осознаете вы, что права заключены в словах, эти права декларирующих, и в клочке бумаги, на котором они выведены, будь то конституция, или закон, или какое-либо уложение, осознаете, говорю, что упорством своим, столь же безмерным, сколь и безрассудным, подрываете устои общественного устройства, поймете наконец, что есть на свете нечто такое, что вы должны хотя бы во имя элементарного здравого смысла воспринимать всего лишь как символ, но отнюдь не как действительность – действенную и возможную. Оставить бюллетень незаполненным – ваше неотъемлемое право, коего никто вас лишить не вправе, но точно так же, как обязаны мы прятать спички от детей, должны мы предупреждать народы, что окажется для них пагубно и опасно. И в заключение. Прошу вас расценивать суровость моих предупреждений не как угрозу, но как осушение той смрадной политической трясины, где вы продолжаете барахтаться. Теперь вы вновь увидите и услышите меня не раньше, чем обретете прощение, которое мы, несмотря ни на что, все же склонны когда-нибудь даровать вам, а мы – это я, ваш президент, это правительство, избранное вами в хорошие времена, и наш здоровый, чистый народ, принадлежать к которому сейчас вы недостойны. И в ожидании этого дня – до свиданья, и храни вас господь. Сосредоточенный и хмурый лик исчез, а реющий стяг, наоборот, вновь возник. Ветер трепал его, мотал туда-сюда, туда-сюда, как дурочку по лежанке, а меж тем повторялись воинственные аккорды и боевитые модуляции, сочиненные в давно прошедшие времена патриотического воодушевления, но теперь звучавшие как-то надтреснуто. Хорошо сказал, очень хорошо сказал, подвел итог самый старый член семьи, и нельзя не признать его правоту, спички и в самом деле детям не игрушка, потому что установлено и проверено – дети потом непременно мочатся в постельку.