[Про]зрение - [24]

Праздник вышел недолгим. На работу никто, разумеется, не пошел, но осознание серьезности ситуации сильно снизило градус ликования, так что одни даже спрашивали: Чему, скажите на милость, тут радоваться, если нас заперли, как чумных в карантине, армия же готова стрелять во всякого, кто попытается покинуть город, а потому пусть знающие люди подскажут хоть какую-нибудь причину для радости. А другие говорили: Нам надо сорганизоваться, но не ведали, как это делается, и с кем и ради чего. Третьи предлагали направить выборных к председателю муниципалитета, предложить ему сотрудничество, объяснить, что люди, не заполняя бюллетени, не ставили себе целью ниспровержение строя и захват власти, тем более что понятия не имели, что с ней потом делать, а проголосовали так, как проголосовали, оттого лишь, что были разочарованы и не нашли иного способа дать понять, докуда это разочарование дошло, что они могли бы устроить революцию, но при этом многие бы погибли, а этого как раз не хотелось бы, что всю свою жизнь несли они свои голоса в урны, и вот – результаты налицо: Это никакая не демократия, господин председатель. Четвертые же считали, что следует еще раз все хорошенько взвесить и обдумать, предоставив муниципалитету возможность первого слова, ибо если появимся там со всеми этими идеями и объяснениями, те наверняка решат, что за этим стоит какая-то политическая организация, и никто, кроме нас, не подумает, что это неправда, а ведь они тоже – в непростой ситуации, и раз уж правительство сунуло им в руки горячую картошку, не следует нам раскалять ее еще больше, и какая-то газетка написала, что муниципалитет обязан взять всю власть в свои руки, а какую власть, спрашивается, и какими средствами ее держать и удерживать, если полиция ушла, нет даже регулировщиков на перекрестках, и мы, разумеется, не ждем, что депутаты выйдут на улицу и начнут работать за тех, кому раньше давали распоряжения, ведь уже поговаривают, будто мусорщики собираются устроить забастовку, и это очень даже вероятно, и не надо удивляться, если такое и в самом деле произойдет, и ясно, что это будет провокация, подстроенная, может статься, муниципалитетом по собственной инициативе или же, что более вероятно, – по воле правительства, но так или иначе это сильно осложнит нам жизнь, и мы должны быть готовы ко всему, и все возможно, потому что у них и колода в руках да и карта в рукаве. Самые же пессимисты полагали – ситуация безвыходная, поражение неминуемо, все пойдет по раз и навсегда заведенному порядку – каждый за себя, а прочие пусть хоть сдохнут, – и моральное несовершенство рода человеческого, о чем мы неустанно напоминаем, не сегодня возникло и даже не вчера появилось, оно уходит глубоко в историю, во тьму времен, и сегодня чудится, будто мы все заодно, а завтра – мы друг с другом в контрах, за коими непременно последуют открытая вражда, распри, противоборство на радость тем, кто остался снаружи и сейчас потирает руки и делает ставки, сколько, мол, мы еще сможем сопротивляться и держаться, и сопротивление наше красиво, что уж тут говорить, но поражение неизбежно, будем рассуждать здраво, и кому же в голову придет, что подобное деяние может привести к таким последствиям, люди-то ведь оставили бюллетени незаполненными не потому, что им кто-то велел так поступить, а правительство не вполне еще оправилось от своей оторопи и сейчас пытается перевести дыхание, однако первая схватка – за ними, они ведь повернулись к нам спиной и нас послали подальше, считая, что этого мы и заслуживаем, и не надо забывать о международном давлении, бьюсь об заклад, сейчас правительства и партии по всему миру ни о чем другом не думают, они ж ведь не дураки и понимают, что это вроде бы как бикфордов шнур – загорелось здесь, а ахнет там, у них, но в любом случае – если они нас считают за дерьмо, что ж, так тому и быть, станем дерьмом, притом – плечом к плечу и до победного конца, и смотрите, господа из правительства, как бы вам не перепачкаться.

На следующий день подтвердился слух о том, что мусоровозы на улицы города не выйдут по причине всеобщей забастовки, а требования мусорщиков повысить жалованье представитель муниципалитета тотчас назвал неприемлемыми, неприемлемыми вообще, а в переживаемый период – особенно, ибо наш город находится в тисках кризиса, невиданного доселе и с совершенно неясными перспективами. В том же заполошно-тревожном тоне высказалась некая газетка, со дня основания специализирующаяся на разъяснении стратегии и тактики правительства, какая бы партия – ПП, ПЦ – или коалиция ни формировала его, опубликовала статью своего главного редактора, где тот называл весьма высокой вероятность того, что если столичные жители не откажутся от своего упрямства, мятеж их завершится кровавой баней. А они, по всей видимости, отказываться не собираются. Никто не посмеет отрицать, продолжал редактор, что терпение правительства простерлось до степеней немыслимых, однако же не стоит требовать у него отказа от гармоничного союза власти и подданных, под благодетельной сенью коего процвели самые счастливые общества, какие только есть на свете, а без коего, чему видим мы, так сказать, тьму примеров в истории, счастье их было бы невозможно. Передовая была прочитана, основные ее положения повторены по радио, телевидение же взяло интервью у автора, и как раз в этот момент, ровно, то есть, в полдень, изо всех домов вышли женщины, вооруженные швабрами, ведрами и совками и, не говоря не то что худого, а и вообще никакого слова, принялись мыть тротуары от своих подъездов до середины улицы, где встретили других женщин, имевших те же намерения и те же орудия труда. В словарях наверняка можно найти, как называется часть мостовой от порога до середины мостовой, но дело ведь еще и в том, что говорят – кое-кто, по крайней мере, говорит – будто подмести и вымыть эту самую часть – значит снять с себя какую-то ответственность или вину. И как же вы ошибаетесь, господа филологи-лексикологи, эти столичные жительницы моют тротуар в точности так же, как делали это когда-то в деревнях и городках их матери и бабушки, причем не для того, чтобы отвести от себя ответственность, но как раз напротив – чтобы принять ее на себя. И, вероятно, по той же самой причине на третий день вышли на улицы уборщики. И были они не в форменных своих робах, а в цивильном. И говорили, что это, мол, спецодежда бастует, а они – нет.