Про жизнь и про любовь - [4]

Посмотрела вниз.

Дух снова перехватило - как вчера. Где-то очень далеко внизу текла река, и казалась отсюда невыносимо узкой. Мелкой и быстрой. Да, там внизу должно быть глубокое место. Ребята же вчера прыгали. Но отсюда было невозможно в это поверить.

Я не смогу, поняла Ивик.

Надо заставить себя! Просто закрыть глаза, и…

Она закрыла глаза. Попробовала двинуться ближе к краю. Какое там! Она словно вросла в доски. Даже на миллиметр задницу не сдвинуть. И думать нечего!

Надо не думать, а прыгать.

Нет, открывая глаза, с сожалением поняла Ивик. Не смогу.

Сейчас ее никто не видел. И прыгать казалось уже чистым самоубийством.

"Но если ты прыгнешь, ты будешь уважать себя. И ребятам можно будет сказать…"

Это верно, согласилась Ивик сама с собой. Но - она ничего не могла с собой поделать! - этот аргумент казался сейчас таким неважным! В конце концов, она вчера уже смирилась с тем, что ничего не может. Уже пережила весь возможный позор. Ну хорошо, пусть "от трусости до предательства…" Зачем эти громкие слова, она же не гэйна и никогда ею не будет. И Диссе, кстати, не будет. И никакие дарайцы их не поймают, не придут сюда дарайцы. Ерунда это все. Никогда ничего серьезного не случается.

В общем, если честно, это все сейчас казалось просто неважным.

Ивик подняла голову и увидела радугу.

Солнце всходило за спиной Ивик, а прямо перед ней, на небе, вставала огромная яркая дуга. Хоть цвета пересчитывай - каждый-охотник-желает-знать… Дыхание перехватило, и девочка замерла, не чувствуя холода, не думая ни о чем, только впитывая в себя чудо. Это блеклое еще голубоватое небо, и свет из-за спины, и яркая чистая дуга, соединившая два берега Шана, поросших густой темной зеленью, и нависшие желтые скалы… И поток внизу, и сверкание листвы, в каждой капле - отражение радуги. Свежий утренний воздух, шум воды и птичий гомон. Все слилось воедино, и она, Ивик, была в центре этого мира, этого чудного, сказочного мира, она летела и смеялась, она повелевала этим миром, она скатывалась по радуге, и играла на листьях, словно на клавишах, на миллионах маленьких зеленых клавиш. Если бы в этот миг ее окликнули - она не услышала бы голоса. Она сама была радугой, травой. росой, потоком внизу. Мостик чуть раскачивался, но Ивик не чувствовала этого. Вся уйдя в созерцание, она пела и смеялась - внутри, она ликовала и начинала молиться Создателю, благодаря Его за это дивное утро. Это из Его ладони била веселая радуга, семью разноцветными потоками заливая лицо девочки, и утреннее небо, и весь мир. Это Он смеялся и улыбался ей.

Ивик снова посмотрела вниз, вспомнила, зачем она здесь. С сожалением подумала, что все-таки так и не прыгнет. Ну и ладно. И какая разница? Все-таки здорово, что она пришла сюда ранним утром - ведь иначе бы, может, никогда и не увидела этой радуги над рекой.

Ивик уже третий год разрешали присутствовать на Пасхальной Всенощной. Младший брат, Ричи, остался дома, один, мама его уложила, хотя Ивик сомневалась, что Ричи будет спать. А не воспользуется возможностью и не залезет, например, в кухонный шкафчик.

Ивик любила эту службу, больше всех других, пожалуй. Множество горящих свечек в руках прихожан. Тихое, монотонное пение, молчание. И потом вдруг вспыхивающий яркий свет. Lumen Coeli! - как говорят на Триме, то есть на Земле. Народу в храм набилось столько, что Ивик сразу отказалась от мысли найти здесь Диссе или кого-нибудь еще из подружек. Но все равно большинство вокруг она знала - все из одного поселка, из Шим-Варта. Соседи. Ивик сидела рядом с мамой и папой, перед ними - большая семья из соседнего дома, здесь были их бабушка, мать с отцом и четверо из детей - младших на всенощную не брали, а старшие не приехали на Пасху. Ана, сестра Ивик, тоже не вернулась на Пасху, она работала в другом полушарии теперь, была инженером-аслен и строила там аэродром. Ане почти 20 лет, и она лишь наполовину сестра Ивик, у мамы раньше, давно, был другой муж, он умер. Еще впереди Ивик видела какого-то незнакомого гэйна. Он был в форме, в зеленой парадке, и даже при оружии, шлинг на поясе и небольшой пистолет. Ивик с любопытством пригляделась к нему. Тут все стали опускаться на колени, гэйн чуть обернулся, Ивик увидела пухловатую щеку, блестящий черный глаз под беретом, надвинутым на лоб, и узнала - мальчишка из соседнего дома. Старше ее лет на пять, наверное. Она его часто видела раньше, во дворе. А теперь он гэйн.

Началась литания Всем Святым. Перечисляли сначала всех триманских святых, начиная с тех, кто еще упоминается в Новом Завете - святого Стефана, Павла, апостолов, потом святого Лаврентия, Агнессу и многих других римских мучеников. Ивик не очень-то в них разбиралась, особенно когда пошли триманские святые средних веков, она и знала-то только святого Доминика и Франциска, да еще святую Жанну, и то Жанну она знала только потому, что все же знают знаменитую картину Кейты иль Дор "Святая Иоанна Орлеанская", где изображена великая француженка на коне и в рыцарских доспехах. У них на Триме женщины практически не воюют, оно и понятно, почему. Поэтому Иоанна была большим исключением.