Про всех падающих - [20]

Шрифт
Интервал

Лицо.

Слова (холодно). Обозреваемое сверху и в этом сиянии такое холодное и смутное…


Пауза.


Музыка. Мягко развивает мотив из предшествующей мелодии.

Слова (пренебрежительно и холодно). Обозреваемое сверху с такого близкого расстояния и в этом сиянии такое холодное и смутное, а глаза подернуты тем… что произошло, его вполне… пронзительная красота несколько…


Пауза.


Музыка. Робко начинает предшествующий мотив.

Слова (прерывая, яростно). Тише!

Хрипун. Утешители мои! Не ссорьтесь!


Пауза.


Слова. …притуплена. Однако спустя несколько мгновений, такова в этом возрасте сила самовосстановления, голова отдаляется на два или три фута, глаза расширяются, теперь они смотрят пристально… и вот вновь пируют. (Пауза.) То, что открылось взору, можно было бы гораздо успешнее рассмотреть при свете дня, это бесспорно. Но как часто это, в недавние месяцы, как часто, во все часы суток, подо всеми углами, в облаках и сверкании, представало взору, говорю я. И ведь есть, не так ли, в чистоте серебра… в этой чистоте серебра… не так ли… милорд… (Пауза.) То и дело рожь, чуть волнуемая ветерком, отбрасывает и устраняет свою тень.


Пауза.


Хрипун. Стонет.

Слова. Оставляя в стороне собственно черты или контуры, несравненные в отдельности или в совокупности…

Хрипун. Стонет.

Слова. …роскошь черных волос, словно широко распущенных по воде, чуть нахмуренные брови, будто от боли, но в действительности от ужаса, что более вероятно, если учесть все обстоятельства, перед неким совершенным внутренним развитием, глаза, разумеется, закрыты, как подобает случаю, веки… (пауза) нос… (пауза) …не важно, немного сужены ноздри, пожалуй, губы…

Хрипун (с мукой). Лили!

Слова. …сжаты, чуть белеет зуб, закусивший нижнюю губу, ни кораллов, ни прибоя, тогда как обычно…

Хрипун. Стонет.

Слова. …все так выбелено и недвижно, что если бы не белое вздымание грудей, ширящихся при подъеме и вновь ниспадающих к естественному… отверстию…

Музыка. Неудержимый взрыв музыки, ширящейся и ниспадающей. На ее фоне слышны тщетные протесты Слов: «Тише»! «Нет!», «Прошу!» и т. д. Триумф и финал.

Слова (с мягкой укоризной). Милорд! (Пауза. Слабый удар палицей.) Я продолжаю — столь бледна и недвижна и отстранена она, что кажется не более земной, чем Мира Кита, в силу своей десятой и непревзойденной величины пускающей в эту ночь на землю собственные холодные лучи — как говорим мы, задирая голову к небесам. (Пауза.) Однако спустя несколько мгновений, такова в этом возрасте сила…

Хрипун (с мукой). Нет!

Слова. …брови разглаживаются, губы разжимаются, а глаза… (Пауза.) …Брови разглаживаются, ноздри расширяются, губы разжимаются, а глаза… (Пауза.) Щеки чуть розовеют, а глаза… (благоговейно) открыты. (Пауза.) Потом вниз по тропинке… (Пауза. Интонация приобретает поэтичность. Тихим голосом.)

Потом вниз по тропинке
Через мусор
Туда… где…

Пауза.


Музыка. Осторожное предложение мотива.

Слова (пытаясь напеть).

Потом вниз по тропинке
Через мусор
Туда где…

Пауза.


Музыка. Осторожное предложение мотива.

Слова (пытаясь напеть).


Темно нет ни мольбы
Ни подаяния ни слов
Ни смысла ни нужды…

Пауза.


Музыка. Более уверенное предложение мотива.

Слова (пытаясь напеть).

Сквозь мразь
По тропке вниз
Туда где различимо
Колодца устье.

Пауза.


Музыка. Приглашает Слова, начиная тему заново, пауза, вновь приглашает Слова и, наконец, негромко аккомпанирует.

Слова (пытаясь напеть, тихим голосом).

Потом вниз по тропинке
Через мусор
Туда где всё
Темно нет ни мольбы
Ни подаяния ни слов
Ни смысла ни нужды
Сквозь мразь
По тропке вниз
Туда где различимо
Колодца устье.

(Пауза. Потрясенно.) Милорд! (Звук выроненной палицы. Как ранее.) Милорд! (Шарканье домашних туфель, с перерывами. Шаги замирают в отдалении. Долгая пауза.) Боб. (Пауза.) Боб!

Музыка. Короткая отповедь.

Слова. Музыку. (С мольбой.) Музыку!


Пауза.


Музыка. Постукивание дирижерской палочки и тема с использованием предшествующих элементов — или только мотива «колодезного устья».


Пауза.


Слова. Снова. (Пауза. С мольбой.) Снова!

Музыка. Как ранее или с минимальными вариациями.


Пауза.


Слова. Глубокий вздох.


ЗАНАВЕС

Игра

Пьеса в одном акте

Перевод с английского М. Дадяна


В центре на авансцене, соприкасаясь, стоят три совершенно одинаковые серые урны (см. рис. 1) высотой примерно 1 ярд. Из каждой торчит голова, причем шея зажата горлышком урны. Головы принадлежат — слева направо, вид из зрительного зала — Ж2, М и Ж1. На протяжении пьесы взгляд всех троих устремлен прямо перед собой. Лица столь древние и неподвижные, что выглядят как часть урн. Но без масок.

Говорить их заставляет прожектор, направляемый строго на лица (см. рис. 2).

Перенос луча света с одного лица на другое происходит молниеносно, без затемнения. Затемнение, то есть возврат к почти полной первоначальной темноте, производится, только если это указано особо.

Реакция на свет мгновенна.

Лица безучастны в течение всей пьесы. Голоса лишены выражения, если не указано иное.

Темп быстрый с начала и до конца.

Когда поднимается занавес, сцена погружена в темноту. Урны едва различимы. Пять секунд.

Тусклые пятна света одновременно на трех лицах. Три секунды. Голоса слабые, почти неразборчивые.


Ж1, Ж2, М (


Еще от автора Сэмюэль Беккет
В ожидании Годо

Пьеса написана по-французски между октябрем 1948 и январем 1949 года. Впервые поставлена в театре "Вавилон" в Париже 3 января 1953 года (сокращенная версия транслировалась по радио 17 февраля 1952 года). По словам самого Беккета, он начал писать «В ожидании Годо» для того, чтобы отвлечься от прозы, которая ему, по его мнению, тогда перестала удаваться.Примечание переводчика. Во время моей работы с французской труппой, которая представляла эту пьесу, выяснилось, что единственный вариант перевода, некогда опубликованный в журнале «Иностранная Литература», не подходил для подстрочного/синхронного перевода, так как в нем в значительной мере был утерян ритм оригинального текста.


Первая любовь

В сборник франкоязычной прозы нобелевского лауреата Сэмюэля Беккета (1906–1989) вошли произведения, созданные на протяжении тридцати с лишним лет. На пасмурном небосводе беккетовской прозы вспыхивают кометы парадоксов и горького юмора. Еще в тридцатые годы писатель, восхищавшийся Бетховеном, задался вопросом, возможно ли прорвать словесную ткань подобно «звуковой ткани Седьмой симфонии, разрываемой огромными паузами», так чтобы «на странице за страницей мы видели лишь ниточки звуков, протянутые в головокружительной вышине и соединяющие бездны молчания».


Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастливые дни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастливые деньки

Пьеса ирландца Сэмюэла Беккета «Счастливые дни» написана в 1961 году и справедливо считается одним из знамен абсурдизма. В ее основе — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность «мизансцены» заключается в том, что сначала героиня по имени Винни засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой.


Безымянный

Имя великого ирландца Самуэля Беккета (1906–1989) окутано легендами и заклеено ярлыками: «абсурдист», «друг Джойса», «нобелевский лауреат»… Все знают пьесу «В ожидании Годо». Гениальная беккетовская проза была нам знакома лишь косвенным образом: предлагаемый перевод, существовавший в самиздате лет двадцать, воспитал целую плеяду известных ныне писателей, оставаясь неизвестным читателю сам. Перечитывая его сейчас, видишь воочию, как гений раздвигает границы нашего сознания и осознания себя, мира, Бога.