Про Клаву Иванову (сборник) - [14]

Петька все-таки укараулил ее назавтра возле депо, когда она, закончив смену, вышла из цеха. Остановил.

– Пусти, – не подымая глаз, произнесла она.

– Слушай, Клаша! – Он делал усилие, чтобы не говорить заискивающе. – Слушай…

Спирин, молчаливо признавший ее власть над собой, остался на тротуаре, такой же растерянный, как в прошлый раз, такой же помятый и неопрятный. Он совсем перестал следить за собой, и вот тут-то с ним и познакомился инженер.

Чтобы нанести еще один удар по «деповщине», инженер завел в цеховых раздевалках зеркала и электробритвы. В своей стенгазетке «Резец» мы дружно насели на нерях, да только это было, можно сказать, напрасно, и зря мы стружку сымали. Первое время к жужжащим машинкам даже очереди выстраивались, но потом к жердеевской новинке так привыкли, что стали бриться большей частью дома.

Только у Петьки Спирина лицо всегда казалось грязным от щетины. Инженер увидел его, такого, в тухе, долго смотрел, как ловко парень обрубает зубилом неровную наварку на какой-то детали. Спирин потюкал молотком, потюкал, но выдержал и бросил инструмент на пол.

– Работать, когда начальство кнацает! – зло сказал он.

– А я не на работу смотрю, – инженер не сводил с него веселых глаз. – На бороду.

– Ну так что? – в голосе Спирина прозвучал вызов.

– Побриться надо! – Инженер переждал паузу, погладил подбородок. – Как вы на эту проблему смотрите?

– Не на танцы пришел, – рыкнул Спирин и отвернулся.

– Конечно, я понимаю, что человек у нас имеет юридическое право носить бороду, – обратился инженер к слесарям, что стучали вокруг молотками, но уже незаметно прислушивались к интересному разговору. – Но в наших условиях! Смотрите, как она у него разрослась, и мазут с нее капает.

– Клуб отремонтируют – поброюсь, – хмуро выдавил Спирин.

Инженер захохотал. Меж пустых паровозных котлов голос его перекатывался свободно, как в горах.

– Но-но! – предупредил его Петька.

Слесаря молча и безучастно смотрели на них, а инженер все хохотал, переламываясь пополам.

– Как в Сьерра-Маэстра? – спрашивал он сквозь смех. – До победного конца? Как в Сьерра-Маэстра? Да?

– Што-о-о?! – вдруг вскинулся Петька, когда инженер уже шел по цеху дальше. – Вы слышали, что он сказал? Фуфло! Пор-р-рода! Нет, как он меня назвал, а?

Спирин обращался то к одному слесарю, то к другому, однако они уже начали работать, а инженер все хохотал издали, повторяя свои непонятные «оскорбительные» слова. Назавтра он будто бы специально пришел к гарнитурщикам. Вспрыгнул на передний брус паровоза и заглянул в дымовую коробку, где сухо и горько пахло изгарью. Спирин возился с искрогасительными сетками. Он затравленно посмотрел на инженера, а тот вместо приветствия спросил:

– Сьерра-Маэстра?

И опять захохотал – громко и обидно.

– А… вид-дал я таких! – пробормотал Петька и посунулся в темноту.

Вечером он напился в дрезину. Шатался по депо, обирая на себя грязь, куражился на подъемке. Разыскал молоденького, только что из техникума, бригадира, щерясь, взял его за грудки.

– Ты дай мне хрустов поболе заработать, понял? – кричал Спирин въедливым голосом. – Нет, ты скажи, могу я вкалывать? Могу! Не-е-е, ты по-го-ди! Я рабочий человек или кто? А? Нет, ты ответишь ррработяге, падла! Што-о-о? А ты, зараза, меня поил, а? Поил?

Не люблю я этих куражных людей, здоровых лбов без царя в голове, и мне даже неприятно, что у нас со Спириным одно имя было. И я не то чтобы не верю в перевоспитание таких типов, но когда они дурака валяют, изображают психов или, как артисты, пускают натуральную слезу, то в ответ на это ломанье нужна жесткость, а не мягкость, – человек не должен быть поганой соплей.

Без трудных людей мы не жили никогда. В прежнее время по тайге вокруг Перелома располагалась колония. Отбыв наказание, некоторые оттуда устраивались к нам, и деповские возились с ними, пока они не начинали кое в чем разбираться. Не со всеми, конечно, получалось, далеко не со всеми, но бывало, что переламывали и не таких, как этот Петька Спирин. Мой первый слесарь, к примеру, Павел Козлов, тоже из них, из бывших, а какой он золотой человек, если б вы знали! Он меня от смерти спас. Буксовая распорка сорвалась с последнего болта – а в этой железяке не меньше пяти пудов, – сорвалась да на меня. Однако тут, уж не знаю как, Пашка подскочил. Он потом долго ходил по больничному, ему ключицу переломило. По сей день Козлов слесарит в депо. Он в годах уже, имеет свой дом и шестерых детей. А преступление когда-то числилось за ним тяжкое.

Должен признать, что эти трудные люди тоже влияли на деповских. От своих манер и привычек они освобождались не вдруг, и я иногда ловлю себя на каком-нибудь сорном словечке, хотя знаю – по-русски обо всем можно сказать хорошо, обыкновенными словами.

Однако вернемся к Спирину. Уговаривать его в тот вечер было бесполезно, а милицию в депо не звали ни по какому случаю. Собралось несколько человек второй смены, вытолкали его из цеха, однако он застрял на деповском дворе, у Доски почета, где и моя фотография висит.

– Коммунистического труда? Вы? – глотая пьяные слезы и скрипя зубами, обращался он к портретам. – Не-е-е, вы еще не знаете Петьку Спирина, скучные вы рожи! Ишь вы – «кому-нести-чего-куда»! Передовики! Вы, значит, спереди, а я, значит, сзади?..