Про Кешу, рядового Князя - [49]

— Можно. Только до скачек еще пять че.

— Ничего, время есть. Может, не одни пойдем.

— Подцепим кого-нибудь?

— Миша, ты, оказывается, дурно воспитан. Что значит «подцепим»? Ты можешь цеплять, а у меня уже есть.

— Во дает! — удивляется Калинкин, даже забыв обидеться на Кешино вихляние. — Кто же это?

Не отвечая. Кеша читает следующую афишу:

— «Кýра неукротимая». Что это за курица такая?

— Балда! — смеется Калинкин. — Курá, а не Кýра, географию надо учить.

— Ладно, ученый, двигаем дальше.

— Так с кем же мы на скачки пойдем?

— Потом скажу, если будешь хорошо себя вести.

Парни не спеша идут по тротуару. Их, обгоняет стройная девушка с красивой походкой.

— Ух ты! — оживляется Кеша и семенит следом за ней, подражая ее походке. Калинкин ловит его за рукав и озирается по сторонам.

— Кончай людей смешить, ты же не арлекин.

— Ну и не генерал. И мы с тобой приехали сюда не на похороны любимой тетки.

Парней обгоняют еще две девушки.

— Девочки, а девочки! — окликает их Кеша. — Вы школьницы? Нам тоже в школу надо.

— Мы с незнакомыми солдатами не гуляем, — кокетливо отвечает одна.

— Так давайте познакомимся. Меня зовут Прокатил Драндулетович Колымагин. А вас?

— Мы с солдатами не знакомимся, — хихикает другая.

— Они все хвастуны и глупые обманщики! — добавляет первая, и девчонки ускоряют шаг.

— А у вас все подруги такие дурочки? — кричит вдогонку Князь.

— Чего орешь, люди кругом! — одергивает его Калинкин.

— Ты откуда такой образцово-показательный взялся? — поворачивается к нему Кеша. — Уйди, от тебя инструкциями пахнет!

— А ты не приставай к прохожим.

— Какие ж это прохожие? — удивляется Князь. — Это девочки, темнота! Слыхал про таких?

— Ладно, хватит выпендриваться.

Идут дальше. Одна улица, другая. Кеша смирно пропускает мимо себя даже самых хорошеньких девушек, потому что думает теперь о Жене.

— А вон и школа! — обрадовано говорит он, увидев вдали двухэтажное здание. Такое может принадлежать только школе.

Школа стоит среди длинных одноэтажных домов щитового типа. Многие из них без оград и палисадов. Стоят, как босиком.

— Ясно, — заключает Калинкин. — Успел с какой-нибудь школьницей познакомиться.

— Было дело, — самодовольно отвечает Кеша. — Только ты никому, понял?

— Шустряк… Где ж ты с ней познакомился?

— На губе сидел и познакомился.

— Чего?! Откуда на губе школьницы?

— Ты хороший парень, Миша, но думаешь не тем местом, — снисходительно замечает Кеша. — Она мимо шла, когда я изображал экскаватор. Теперь понял?

Калинкин не очень понял, но уточнять не стал.

— Давай зайдем в школу, — предлагает Кеша. — Скажем, что мы шефы, проведать, мол, пришли.

— Ты что?! Кто нас уполномочивал?

— Так и знал, что струсишь. Какие тебе еще полномочия?

— Это же авантюра.

— Миша, ты комсомолец? — спрашивает Кеша, делая вид, что у него лопается терпение. — Значит обязан проявить инициативу! Ты просто не имеешь права не пойти сейчас и не проверить дневники у подшефных пионеров!

— В школу я не пойду, ясно?

— Черт с тобой, не ходи! Я расскажу Марфутину, как ты мою инициативу на корню загубил. Я потребую, чтобы тебя на комсомольском собрании пропесочили, вот увидишь.

— А я расскажу, из-за кого ты хотел в школу проникнуть.

— Ну и что тут такого? Да тебя на смех поднимут, животики над тобой порвут! В общем так: если ты не пойдешь со мной к подшефным, я заявляю о тебе в комсомольскую организацию, и тебя наказывают за подавление моей здоровой инициативы. Считаю до трех.

— Считай хоть до тысячи — в школу я не пойду. И вообще ты трепло!

Кеша действительно хватил лишку, и оба они теперь идут молча. Калинкин сосредоточенно хмурит брови, глядя на циферблат часов.

— Князь, ты зря распинался, — говорит он. — Через десять-пятнадцать минут закончатся уроки, я высчитал.

— Тогда все в порядке, шефство откладываем!

К солдатам подходит чумазый пацан лет шести.

— Здравия желания! — шепелявит он, приставив ладошку к уху.

— Здорово, короед! — отвечает Кеша. — Ты откуда такой?

— Ниоткуда. Дай звездочку.

Одет мальчишка плохо. На ногах — разодранные в одном месте резиновые сапожки, из пальтишка, на котором болтается единственная пуговица, он вырос.

— Нельзя звездочку, земляк. Я тебе отдам, а мне за это кузькину мать будут демонстрировать.

— Кузькину? — переспрашивает пацан. — А моя мама умерла.

— Вот это совсем плохо. Давно умерла?

— Давно, еще летом. Ее на кладбище увезли.

Кеша опускается перед мальчишкой на корточки, разглядывает его. Калинкин тем временем находит в кармане запасную авиаторскую эмблему с крошечной звездочкой в центре и протягивает малышу.

— Вот тебе птичка-невеличка.

Мальчишка сгребает ручонкой эмблему и с восторгом разглядывает ее.

— Почему же она умерла? — допытывается Кеша.

— А ее папа бил, — доверительно говорит малыш. — Погоны у вас есть лишние?

— Погоди-ка. Почему ее папа бил?

— Мама ругала его, что он водку пьет, а он ее бил.

Мальчик показывает, как он это проделывал: пинает перед собой ногами, словно бьет кого-то, колотит ручонками слева направо. У Кеши на скулах вздуваются и опадают тугие бугры.

— И на улицу нас прогонял. Мне холодно было, а мама плакала. Она плакала, плакала, а потом умерла.

— Ну и сволочь! — цедит Кеша, взглянув на Калинкина. И пацану: — С кем же ты сейчас живешь?