Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #2 - [125]

С другой стороны — слишком стройная логическая цепочка прослеживается, если допустить причастность к расследуемым событиям бывшего слуги чернокнижника: Юрген — понадобился из-за особенностей крови оборотня — мёртв; Инга — заметала следы создания голема для Тоуча — мертва; Салимова — в бегах с чем-то ценным, скорее всего с остатками крови молодого Генслера — возможно тоже мертва.

Вспомнился рассказ демона — для завершения ритуала по созданию полумифического средневекового терминатора без колдуна или ведьмы не обойтись. И у беглеца никого на примете однозначно нет, иначе за два года с момента возвращения на Землю смог бы что-нибудь придумать. Получается, Агиля ему пока нужна как помощница... или есть ещё кто-то, кто вполне способен её заменить. Тогда хуже...

Неожиданно, совершенно не к месту, сама собой вспомнилась пассия Антона — милая, воспитанная француженка Роза. Давно с ней не виделись, с самых Мальдив, уже и заскучать немного успел... И именно благодаря этой смутной реминисценции Сергей понял, как Себастьян Тоуч может управлять своими прислужниками. Вот только понимание вышло преотвратным, плохо укладывающимся в голове.

...В любом случае, первым делом нужно беглую подругу Инги найти. Живую или мёртвую. А это потеря времени, которое всегда работает против розыскников, подбрасывая новые загадки и тела.

***

Третий день пребывания в клинике оказался почти братом-близнецом второго. Погуляв до обеда по врачам и всевозможным процедурным, раз пять встретившись с прилипчивой тёткой и столько же раз испытав огромное желание проломить ей череп из-за неприятных, скабрезных ухмылок, очевидных поддёвок и язвительных попыток раздразнить, Иванов начал понемногу ненавидеть весь мир.

Ох и достала его эта болезная! Раньше бы, наверное, и внимания не обратил на такое отвратительное поведение или, не особо заморачиваясь, сходу послал куда подальше, а вот поди ж ты... терпит.

Крашеная ловко, филигранно балансировала на той самой опасной грани, разделявшей неприкрытое хамство с завуалированной стервозностью, потому повода послать себя по матушке умело не предоставляла. Зато она изо всех сил вынуждала Иванова сорваться, нахамить, а если учесть, что все их встречи происходили при свидетелях — то выставить себя дураком прилюдно.

Похоже, ей искренне было интересно, на сколько у инспектора хватит терпения выдерживать все её выходки, где у него предел прочности? Не со зла, а так... чтобы кровь в организме не застаивалась, да и краснеет этот мальчишка потешно... Грех не подшутить.

У женщин для таких дам есть ёмкое и точное определение, всегда произносимое с крайней степенью злобы и презрения: «Сучка».

Именно с такой вот, классической «сучкой» и столкнула судьба Иванова лоб в лоб.

...При последней встрече с крашеной в коридоре второго этажа, под одним из кабинетов, она ухитрилась перейти все границы приличия. Проходя мимо, тётка неожиданно сунула прямо под ноги парню свою трость и сразу же, не успел споткнувшийся Серёга принять вертикальное положение, с нарочито шумными извинениями бросилась к нему, буквально повиснув на мужской шее, при этом очень по кошачьи мурлыча.

Все присутствующие отвернулись от такого неприятного зрелища, однако провокаторше общественное мнение было до одного известного места. Она, шумно, с томной хрипотцой, забормотала прямо в ухо обескураженного Иванова:

— Ну что, зайдёшь вечером? Ты умеешь женщину заинтересовать...

После чего с хохотом отстранилась и весело заковыляла по своим делам, оставив багрового от стыда парня стоять с глупым видом посреди коридора.

«Машке, что ли, пожаловаться? Она с ней живо разберётся, — малодушно промелькнуло в инспекторской голове, заставив устыдиться снова. — Свои проблемы нужно решать самому».

Это происшествие стало последней каплей в чаше терпения Серёги. Воевать с больной женщиной он не собирался, памятуя о собственной чести и достоинстве, однако и сносить такое отношение к себе было выше его сил. Да и определяться пора... Изначально ведь не хотел сюда попадать. На поводу у Машки пошёл... — именно с такими размышлениями парень пришёл в кабинет Игоря Моисеевича, настроенный самым решительным образом.

— Доктор! Сколько мне ещё здесь находиться? — сразу взял быка за рога Иванов. — Третий день торчу, температура не спадает, хотя чувствую я себя на все сто! И диагноз внятный от вас я пока не услышал.

Такая напористость пациента Лерду, конечно, не понравилась, однако он никак этого не показал. Предложив инспектору присесть, пожилой эскулап начал мягко, как ребёнку, объяснять:

— Сергей, поймите — за такой короткий срок трудно сказать что-либо определённое, необходимы дополнительные анализы, наблюдение в условиях стационара...

Последнее слово «стационар» окончательно выбесило парня. Оно у него почему-то прочно ассоциировалось с крашеной вредной бабёнкой, буквально охотящейся на него. Но Игорю Моисеевичу об этом знать, разумеется, не следовало — для него были припасены иные аргументы:

— Не думаю, что моё дальнейшее пребывание в вашем заведении даст какой-нибудь ощутимый результат. Как я понимаю — я не инфицирован, для общества не опасен. Потому могу вполне находиться на амбулаторном лечении и приходить на приём по мере необходимости.