И Димка заметался. Все чаще и чаще видел он во сне «своих»: доброго и спокойного старшину Вивтоненко, ласковую санитарку Дину, порывистого, горячего лейтенанта Евдокимова. Только путь на фронт ему заказан, неодолимым барьером стоят перед ним слова воинских начальников: «Призыву по возрасту не подлежит!»
— Когда же меня выпишут? — все чаще и чаще спрашивал он у Веры Федоровны, у Маши, даже у девчонки Кати, но тех словно пугал этот Димкин вопрос: спешили перевести разговор на другое, отмолчаться.
А однажды Вера Федоровна прямо сказала:
— Слушай, а что, если отправить тебя в тыл? Чего тебе здесь делать, возле фронта?
— Нет! — упрямо тряхнул головой Димка. — Там — Сталинград! Мой дом! Мои родные! Куда мне ехать?!
Потом была строгая комиссия, вопросы, вопросы… «Как самочувствие? Бывают ли головные боли? Тошнота? Головокружение?»
Бывают! И тошнота у Димки случается, и головокружение. Правда, не так часто, как раньше, но бывают. Но если еще полежит он недельку-другую на чистых простынках, да в четырех стенах, да на манной каше, то не такие еще головокружения будут! Волком взвоет Димка!
— Ну, молодой человек! — улыбнулась после комиссии Вера Федоровна. — Долго ты у нас не задержишься!
— Вот и хорошо! — сумрачно ответил Димка.
— А куда ты потом? — осторожно спросила врач, и Димка пожал плечами:
— К своим!
А где те «свои», на каком фронте, в каком доме держат оборону?..
Понурый, сумрачный, вышел Димка во двор, посмотрел кругом и почувствовал вдруг головокружение и сердцебиение: у тополя стоял и говорил с главным врачом лейтенант Евдокимов. Рядом с ним — старшина Вивтоненко!
— Товарищи!.. — голос у Димки сорвался, он протянул руки и почувствовал, как схватили его крепкие лапы, затискали:
— Живой! Вот герой ты наш! Жив-здоров! Ах ты юнга, юнга!..
— Здрасте, товарищ лейтенант! И вы здравствуйте, товарищ старшина! А как мой Васька? Живой? — сразу и про все хотел спросить задыхающийся от счастья мальчишка.
— Живой твой Васька! Живой! А как ты-то? Поправился? Как голова? Не тошнит? Тебя в халате и не узнать! А Виолетта? Где она?
— Да вы сядьте где-нибудь, — улыбнулся главврач. — Чего на ходу-то!
И они уселись. Накрепко. На целых три часа, отпущенных лейтенанту на это свидание. Димка забывал жевать яблоко — слушал, отвечал, улыбался.
— Знаю про Леночку, — вздыхал лейтенант. — Вот не застал! Жалко! Какая она? А?
И слушал жадно каждое Димкино слово, и улыбался, и мрачнел. А потом сказал искренне и просто:
— Вместо сына ты мне теперь, Димка! Точно!
— Это верно, — крутил усы довольный старшина. — Это так!
И глаза его застилал туман.
— А если так, — прищурился Димка, — берите с собой! Чего мне тут ошиваться!
Евдокимов быстро взглянул на старшину, тот крякнул в кулак.
— Понимаешь, какое дело, юнга, некуда к нам-то. Мы — на бронекатер, на Волгу. В самое пекло. А тебе, парень, самый раз в тыл.
— Спасибо! — Губы Димки задрожали от обиды. — Васька там, дерется, а я — в тыл! Хорош сын моряка! Да что мне потом говорить-то Ваське?! И Мишке! И маме, если… вернется… «Юнга, юнга»… Вот и возьмите юнгой!
— А что, — кашлянул старшина, — товарищ лейтенант… Сигнальщиком или еще кем? А?
Димка благодарно взглянул на его скуластое, усатое, такое милое лицо и с надеждой повернулся к Евдокимову.
— Это, конечно, идея, — задумался Евдокимов, — возраст?
— Сколько мальчишек моложе меня — и воюют! — вскричал Димка. — Вон у нас в госпитале двое лежат!
И осекся: строго взглянул на него лейтенант Евдокимов:
— Не дело это, юнга: мальчишки и в госпитале!
— Но ведь война, товарищ лейтенант! Сами же меня в комсомол принимали! Или это так, для шутки, а? Вы скажите прямо! Для шутки?!
— С этим не шутят, юнга! — встал Евдокимов. — Ждать меня и ничего не предпринимать! Ясно?
— Ясно, ясно! — засмеялся Вивтоненко, подмигивая Димке.
— Что с тобой? — подозрительно спросила Димку медсестра Маша, когда он, лихо проехав по перилам лестницы, остановился перед ней. — Заболел?
— Наоборот! — отдуваясь, весело сказал Димка. — Выздоровел!
Хотел рассказать про Евдокимова, но воздержался: кто знает, что можно, а что нельзя болтать врачам и медицинским сестрам, — возьмут да и задержат еще на неделю-другую. А Димке задерживаться никак нельзя. Вести из Сталинграда идут радостные: немецкое наступление захлебнулось. А значит, недалек день, когда начнется наше наступление! Не-ет, время не ждет!
«Братцы, началось! — сообщили как-то раненые, только что прибывшие с передовой. — С северной части выбили гада! С «Красного Октября» — вышибли! Теперь громят на тракторном!»
Попробуй усиди на месте после таких вестей! Димка целыми днями пропадал во дворе, смотрел на дорогу, ждал, ждал Евдокимова. А Евдокимов явился неожиданно перед обедом, возбужденный, с горячими глазами.
— Ну, чем порадуешь, юнга? — весело спросил лейтенант, подходя к Димкиной кровати и кладя на нее сверток; Димка уставился на этот сверток, смотрел долго, даже вспотел. Лейтенант улыбался: — Ну, разворачивай! Это тебе!
Димка медленно развернул пакет и увидел краснофлотский бушлат. Сердце его радостно забилось.
— Ого! — потянулся безногий краснофлотец Иванов. — Вот это роба! Давай, юнга, одевайся скорей! Хоть поглядеть на тебя!
