Призыву по возрасту не подлежит - [46]
Она поправила подушку, подложив ее повыше, подвинула тарелку на край тумбочки. Димка помешал кашу, принялся за еду, не переставая думать о Ваське: его бы сюда сейчас!
Тарелка опустела мигом, и Димка разочарованно вздохнул. Он облизал ложку, корочкой хлеба вытер тарелку и не спеша стал жевать.
Девчонка, все это время наблюдавшая за ним, подошла и спросила:
— Еще хотите?
— Ну да! — нахмурился Димка. — Смеешься! Может, ты еще и хлеба белого принесешь?
— И хлеба, и каши сколько хотите!
Димка почесал нос:
— Ну, если ты не врешь…
— Я мигом!
Девчонка исчезла, и через минуту влетела опять в палату, поставила перед Димкой полную тарелку замечательной ароматной каши с ямочкой посредине, в которой так же плавало масло.
Димка смотрел на кашу, и перед ним стояли лица тех женщин из пещер… Там они погибают от голода, едят крапиву, лебеду, идут под пули ради горстки горелой пшеницы.
Димка отодвинул тарелку, отвернулся и закрыл глаза. Девочка озабоченно покачала головой, переглянулась с Машей.
— Ничего, — шепотом сказала сестрица. — Отойдет он, только дай срок…
На другое утро девчонка пришла одна. Она села перед Димкой, достала из сумки крупное розовое яблоко и положила на тумбочку:
— Вот, мама тебе прислала… Ешь. В яблоках витамины и железо! А тебе как раз нужно железо!
«Мама» — ударило это слово по сердцу. Димка едва не заревел: слабый он какой-то стал, нервный. Однако сдержался и тихо сказал:
— Слушай, не надо мне… Там где-то девочка лежит, маленькая, Леночка, вот ей и отнеси… Ну, чего смотришь? Иди, говорят!
Девочка обиженно отошла, Маша печально смотрела то на нее, то на Димку.
Однажды, когда Димке разрешили первый раз встать и он сбегал навестить Леночку (к Виолетте его не пустили), приехал красноармейский ансамбль. Ходячие раненые и те, кто мог хоть как-то передвигаться, с помощью товарищей добрались до столовой. Димка упросил врача взять с собой Леночку, и теперь они сидели в первом ряду, таращились в нетерпении на сцену.
Постепенно затихли кашли, стук и скрип костылей, и в пропитанном лекарствами воздухе устоялась тишина.
Димка ждал, что выйдет, как бывало, солидный дядя и объявит номер, но когда занавес раскрылся, на сцену вышел Лева в солдатском, неловко сидевшем на нем обмундировании, со скрипкой в руках.
— Дядя, — тихо и счастливо сказала Леночка, ерзая на коленках у Димки.
Лева посмотрел в ее сторону, заморгал черными огромными глазами и шагнул в зал. Димка осторожно опустил девочку с колен, встал. Мальчишки обнялись.
Раненые сначала недоуменно зашумели, потом кто-то захлопал, потом раздались аплодисменты, стук костылей об пол, крики. Люди поняли, что встретились давние друзья, и радовались за них от всей души.
Потом Лева неуклюже взобрался на сцену и сказал негромко:
— Вот… Димку встретил… Жили на одной улице, в одном доме… в Сталинграде… Теперь нету дома, и многих… нету… но город наш стоит! И врагу не взять его! Никогда!
И, прижав скрипку подбородком, Лева стал играть.
Димка сидел, вспоминал то довоенное время, когда он впервые услышал эту музыку, и сердце его наполнялось болью и радостью. Мальчишка верил, что выстоит Сталинград, что он еще увидит своих друзей и родных.
Потом они долго сидели в коридоре, тихо разговаривали, перебивая друг друга. Лева сказал, что от мамы никаких вестей, и Димка не посмел рассказать, как он встретился с Эмилией Наумовной в тот страшный день: пускай Лева живет без боли, пускай дарит людям радость своей музыкой. Может, мать его еще найдется.
Они вспоминали Мишку, Ваську, Юльку-воровку и тихие мирные улочки родного города.
Простились сердечно. Решили писать друг другу и никогда друг друга не забывать. К Виолетте Леву не пустили: он постоял у полуоткрытой двери и, прощаясь с Димкой, попросил:
— Если что — сообщи!
— Ничего не сообщу! — разозлился Димка. — Будет жить! Будет!
И СНОВА БОЙ
Виолетту отправляли в тыловой далекий госпиталь. Когда Димка вышел во двор, девушка уже лежала на повозке, закутанная в одеяло. Димка продавил в сене ямку, положил туда пакет с яблоками и пирожками: их принесла белобрысенькая девчонка по имени Катя.
— Вот, дорога дальняя, поешь, — сказал он.
Повозка качнулась; это ездовой взобрался на передок, взял вожжи.
Виолетта подала Димке руку, и он нежно сжал ее, погладил тонкие пальцы.
— Знаешь, не хочу я в Сибирь, — прошептала Виолетта. — Хочу к девчатам, в свою часть. Если приедут наши, скажи: вернется Виолетта! Запомнишь?
— Запомню, — кивнул Димка.
— Слезай! — сказал ездовой, и повозка тронулась.
Димке было трудно идти, но он старался не отставать.
— Погодите! — попросила Виолетта, и когда ездовой с недовольным видом остановил повозку, девушка подождала Димку, схватила его рукой за голову, притянула к своему лицу, крепко поцеловала в губы. Глаза ее были полны слез.
Повозка опять тронулась, загромыхала по булыжникам прифронтового городка, Димка стоял, махал рукой и что-то беззвучно шептал.
Теперь он остался совсем один, и если бы не Леночка, которая привязалась к нему, как к брату, жизнь его стала бы совсем невыносимой. Только и ее отправили куда-то в далекий тыл: нечего делать ребенку в армейском госпитале, в двух шагах от фронта.
