Призвание - [74]

Мастера сидели на чурбаках, подложив под худые зады рваную одежонку. Между ними прохаживался хозяин, сам Финоген Федосеич Мамыкин, а попросту — Федосеич, сухонький, с рыжизной старичок в ходачках[26] на босу ногу, в очках на круглом коротком носу и в густо заляпанном красками кожаном фартуке с нагрудником. Весь он пропах томленой олифой, которой насквозь была пропитана мастерская. Сам непревзойденный мастер мелочного письма, он тоже работал вместе со всеми, — олифил, иль «фикал», готовый товар, придавая иконам мягкий и золотистый оттенок.

В его мастерской писались «минеи», иконы особенной сложности, многофигурные. Порой на одной в полтора аршина доске писалось целых двенадцать клейм, или двенадцать «месячников». В каждом таком клейме размещалось по тридцать фигур святых. Да надобно было еще на доске написать двенадцать клейм двунадесятых праздников и двенадцать же клейм «страстей господних».

Заказчиков собственных Федосеич почти не имел, брал подряды в других мастерских, у крупных хозяев.

И вот всю пору нелегкого своего ученичества, целых шесть лет, с ранней весны и до поздней осени бегал отец Ильи, Елизар, из своей деревни в село, в мастерскую Мамыкина, босиком, в самотканых портках и рубахе. Зимой же, набрав на неделю хлеба, картошки и пареной репы, отправлялся в село в рваной шубейке, в лаптях. Ночевал в мастерской, жил всю неделю на хлебе, картошке, домой заявлялся только на воскресенья.

Кончив ученье, он перешел к Коровенкову, в мастерской у которого были свои порядки. Сам Коровенков, вязниковский купец, иконописцем не был, а подбирал себе знающего приказчика и все дела доверял ему. В окрестностях Талицкого располагал он большими лесными угодьями, имел капитал в банке. На главной улице же, левее и ниже храма, на возвышении, блестел на солнце новой железной крышей его двухэтажный каменный дом с мастерскими, с обширной конюшней, где он держал своих рысаков, со службами и старинным липовым парком неподалеку. Держал Александр Трифонович и немало работников и после потомственного почетного гражданина купца Сарафанова был по богатству вторым на селе. Огромный, с багровым толстым лицом, с окладистой бородой, с животом, распиравшим жилетку, он был истым российским купцом-воротилой. Рано похоронив молодую жену, жил широко и разгульно. В мастерской появлялся один раз в неделю, по средам, чтобы раздать мастерам жалованье, больше же разъезжал по заказчикам, то в Петербург, то в Москву. В Петербурге, на Апраксином дворе, имел он собственный магазин, торговавший иконным товаром. Должность приказчика в нем исполнял его сын.

Работали у него в большинстве иконописцы-надомники, работали сдельно, по совести и уменью. Распределял все работы приказчик: какие — чеканщикам, какие — платьичникам и личникам, старинщикам там, фрязистам, мелочникам — по специальности и мастерству. Приказчик же и принимал от них работы готовые, которые в мастерской лишь подписывались и олифились.

Мастера в мастерских появлялись, как и хозяин, по средам больше, в дни выдачи жалованья. Отец иногда брал Ильку с собой — помочь подвезти на салазках иконы, забрать у приказчика новые доски. Да и пускай привыкает мальчишка, присматривается к делу — скоро в ученье и самому…

Собирались все в тесной каморке у подписывальщика Карпенкова, вели разговоры. Сам Карпенков, чахоточный седобородый старик с провалившейся грудью, беспрерывно куривший и кашлявший, с огромными темными глазами пророка на изможденном лице, имел редчайшую память, знал множество всяких историй и помнил всех знатных иконописцев села и прежних хозяев, а также порядки в их мастерских. Все, бывало, и уши развесят, когда начнет он рассказывать о Ларивоне Петрове, знаменитом старинщике, личнике, строго хранившем старинную технику плави голов, об Василии Колесове, и старинщике и фрязисте одновременно, об отце и сыне Зосимовых, братьях Барановых, об семействе Хохловых — непревзойденных мастерах мелочного письма…

Про название села он рассказывал так.

Когда, мол, татары в оные времена разграбили и сожгли Владимир и Суздаль, то люди бежали оттуда в дремучие дебри, вот в эти необжитые края. Вырубали и жгли здесь лес на горе и на припеке, где вёснами раньше всего сходили снега, понастроили изб и назвали свое поселение «Талицкое».

Так с тех пор и осталось. И были среди бежавших суздальские монахи, знавшие иконописное дело. Вот будто бы с них-то и повелось в здешних местах иконописное рукомесло…

С малых лет присматривался Илька к иконописному делу, отцу помогал. И как только стукнуло десять, настала пора и ему идти в обучение…

3

У Коровенкова ученичества не было, Сарафанов же брал в обучение только детей своих мастеров. Решили мальчишку отдать к Голоусовым, где мастерской владели два брата — старший, Иван, прозванный за необузданный нрав и свирепость Ханом, и младший, Василий, нравом помягше. Но вести сына к ним было робостно: вдруг нарвешься на Хана!..

Помнил Илька, как, хмурясь, отец говорил:

— Сведи уж ты его завтра, мать…

— Ты бы, отец, сам свел. А то ведь в ногах у него наваляешься, а он возьмет да прогонит…

— Ничего, лишний раз и поклонишься, голова не отвалится… Ты ему сразу в ноги, он это любит.