Тем и кончилось для меня мое первое чувство. У них длилось недолго, месяца три, а потом он умер и действительно все оставил подружке… С тех пор я отношусь к актеркам так, как они того и заслуживают: увидал милую дебютантку — назначил ей цену. Если "да" — марш в постель, если "нет" — пошла вон! Последние годы я не слышу "нет" от этих девиц. Поэтому я и простил Дебби…
Ясным январским днем 1794 года я прибыл в Санкт-Петербург, где меня встретил Карлис: у него вдруг появились дела в столице — на Рождество, пока мы с матушкой поехали в Ригу, бабушка вызвала его к себе и сделала много подарков и прочих милостей. А как только я приехал на обучение, она и отпустила отца домой.
Наутро мы с провожатым сели в санки и поехали в Колледж, а Карлис вернулся в Ригу. Сперва он хотел меня проводить, но… в общем, его не пустили. Помню, отец на прощанье обнял меня что есть силы — так что у меня слезы на глазах выступили и шепнул на ухо, мешая латышскую и немецкую речь:
— Держись, Бенкендорф. Анна велела деда твоего в масле варить, коль он не смирится. Да только сдохла курляндская сука за месяц до казни, а Бирон не решился. Даст Бог…
И я отвечал ему по-латышски в первый и последний раз в жизни:
— Pal'dies, teevs. (Спасибо, отец.)
Потом мы поехали со двора и он все шел за санями и махал мне рукой, а я не обернулся ни разу и только смотрел на полированную металлическую спинку, в которой кое-как отражалось то, что осталось за нами. Помню, мой провожатый все смотрел на меня, а потом не выдержал, выматерился и не проговорил, а будто сплюнул сквозь зубы:
— Что вы за народ — немцы?! Не сердце, а — камень…" — а потом выругался совсем непотребно, прибавив: — "Волчонок…"
Так кончилось мое детство.
* * *
Из журнала графини Элен Нессельрод
Однажды мы разговорились в салоне на тему: "Что есть Божья Любовь?" Было высказано много мнений, а в конце все обратились к моему Саше — ибо он у нас всегда говорил последнее Слово.
Граф тогда сильно задумался, а потом произнес:
"Когда меня отправляли в учение к русским, я очень не хотел уезжать. И тогда отец мой вывез меня в деревню и показал простой камень. Он сказал:
— Знаешь ли ты — что есть этот Камень? Это — Дар Божий!
Я весьма удивился. Тогда батюшка мой объяснил:
— Когда человек мал и неопытен, он жаждет, чтоб Господь выказал ему, как Он его Любит. И Божью Любовь мы все понимаем, как кусок Золота с неба, иль красивую девку, а может — еще какую забаву…
Но… Вместо всего этого Господь посылает нам на сию землю одни только камни. Камни сии растут прямо из-под земли по весне и убивают наши и без того крохотные наделы…
Камни сии надобно убирать, разбивать на куски, строить из них дома, изгороди, или — мостить ими дороги. И юный глупец готов проклясть Господа за сей Дар, ибо он несет лишь тяжкий труд, да всякие тяготы.
И лишь на краю жизни старый латыш вдруг понимает, что Господь — Любит его. Ибо сей Камень и есть — тот самый важный Дар Господа. Самый его Ценный Дар.
Ибо истинную Ценность Камня может понять лишь лифляндец. Уроженец наших топких болот…"
Нет мелочей в Делах Династических!
Колледж Иезуитов Аббата Николя был в том году самой лучшей, дорогой и, я бы сказал — элитной школой Империи. Именно из Колледжа вышли лучшие разведчики, дипломаты и управленцы. Однако, — в Колледж не рвались и для России он стал "вещью в себе".
Видите ли, — ученикам приходилось принять католичество. А это — на Руси не приветствуется.
Теперь вы поняли — кто учился в Колледже. Там были дельные мальчики из захудалых фамилий, много отпрысков видных поляков и огромное число лизоблюдов и прихвостней этих католиков. Там было немало курляндцев, в жилах коих текла немецкая и польская Кровь, но ни единого немца и лютеранина!
Мне не следовало приезжать в сей гадюшник. Единственное, на чем сошлись бабушка с матушкой — иезуиты мне обещали гарантии и протекцию: мой прадед по матушке был внуком Генерала Иезуитского Ордена в Рейнланде с Вестфалией, а в Братстве — большое почтение к Крови и былым достоинствам предков.
Вдобавок ко всему Генералом "русской ветви" нашего Ордена был Карл Магнус фон Спренгтпортен — лютеранин и швед. (Бабушка наотрез воспротивилась тому, чтоб на сей пост назначали католика, или — поляка. Бабушка всегда была дальновидною женщиной.) Хоть шведы не слишком дружны с нами — немцами, но поляков они попросту презирают. Так что мое появление в Колледже случилось под прямым патронатом Генерала "русских" иезуитов.
Добавьте к тому, что иезуиты замарали себя помощью всяким Костюшкам и бабушка запретила им свободное передвижение, иль проповедничество средь простого народа. Многие решили, что сие — полное запрещение Ордена, но это — не так.
России нужна была хоть какая-то разведслужба и вся иезуитская система образования осталась нетронутой. Но иезуиты хорошо запомнили тех мурашек, которые по ним бегали, когда моя бабушка (в присутствии своего ката — Шешковского) грозила им пальцем. Так что бабушке с матушкой были даны все мыслимые и немыслимые гарантии, что с моей головы — волос не упадет.
Началось все, как будто — нормально. Меня представили прочим ребятам и определили в казарму к "десятилеткам". Я начинал учебу с зимне-весеннего семестра и сильно отставал по многим предметам, — поэтому мне самому предложили выбрать Учителей и "Кураторов.
