Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы - [47]

И я выложил все свои скудные сведения. О том, что Мэлони приехал в Ллэнвиган по поручению наследников Роско и именно он стрелял в графа, он же открыл люк в подземных лабиринтах Пендрагона и, в довершение ко всему, пытался выкрасть бумаги, в которых, по его мнению, содержались доказательства насильственной смерти Уильяма Роско. Сказал я и о том, что для меня не составляет тайны причастность Элен Сент-Клер к заговору и что вся история с перстнем служила единственной цели: отвлечь внимание от Мэлони, подставив под удар меня.

Собственно говоря, в моем рассказе не оказалось ничего такого, что могло бы нанести ущерб репутации Элен Сент-Клер. Никаких доказательств, одни предположения. Поэтому, закончив свое повествование, я ни минуты не сомневался, что сейчас же буду выставлен за дверь. Мне не следовало запугивать ее, не имея на то достаточных оснований. Эта дама не из тех, кто прощает подобное нахальство.

Но все вышло иначе. Когда я поднялся, готовый уйти по первому требованию, она приблизилась ко мне и с улыбкой спросила:

— А разве вы меня не поцелуете?

Она протянула ко мне руки, и, прежде чем я успел сообразить, что происходит, наши губы уже слились в долгом поцелуе.

Это было настолько нелогично, настолько противоречило здравому смыслу, что ошеломило меня гораздо сильнее, чем любое из моих приключений в Ллэнвигане.

Уже позже, когда мы тяжело дыша сидели за столом и Элен открыла бутылку шампанского, я начал догадываться, в чем дело. Я никогда не обольщался на свой счет и в данном случае не склонен был приписывать этот успех своему мужскому обаянию. К тому же Элен не принадлежала к тому типу женщин, которые действуют под влиянием простых эмоций.

Нет, тут дело в другом. Скорее всего Элен по-своему, и весьма своеобразно, истолковала мое поведение: если я, узнав о ней столько дурного, принял ее приглашение на ужин да еще пытаюсь флиртовать с ней, вместо того, чтобы возмущенно воскликнуть: «Изыди, сатана!», значит, со мной можно сторговаться, только надо выбрать соответствующий момент и предложить соответствующее вознаграждение, в том числе — себя.

Что ж, подумал я, грех не воспользоваться таким случаем. Но пока мы пили шампанское и укрепляли отношения, во мне внезапно заговорил студент, который каждые полгода сдавал зачеты по «Этике» Канта.

Поскольку Элен Сент-Клер не получит от меня того, на что рассчитывает, — свидетельских показаний, согласия участвовать в каких-нибудь махинациях или уж там не знаю чего, — имею ли я право воспользоваться ее доверчивостью? Не поступаю ли я так же подло, как тот, кто, посулив женщине денег и добившись своего, потом отказывается платить?

Но я быстро успокоил свою совесть. Это оказалось не так трудно: ведь я же ничего не обещал Элен. Что поделать, если ею движет азарт игрока?

— Ну теперь идите домой, — промолвила она, когда мы допили шампанское. А ее глаза сказали: «Останьтесь у меня до утра».

— Над этим стоит подумать, — ответил я. — Конечно, жаль прерывать интересный разговор…

— Пожалуй, он слишком затянулся. А впрочем… все будет зависеть от вас.

— То есть?

— Пересядьте к письменному столу и опишите все, что вы видели позавчера в Ллэнвигане.

Я поднялся, снова вспомнив об «Этике» Канта.

— Элен, для мужчины нет более страшного наказания, чем разлучиться с вами. Это ужасно, невыносимо… но я все-таки уйду. Никаких письменных свидетельств я оставлять не собираюсь, даже не надейтесь.

— Что ж, тогда уходите, — сказала Элен, и не успел я опомниться, как она уже оказалась в соседней комнате и, лежа в постели, смотрела на меня с вызывающей улыбкой.

Просто не представляю, сколько ей пришлось тренироваться, чтобы достигнуть такого фантастического результата: суметь раздеться в считанные секунды. У меня этот процесс всегда отнимал гораздо больше времени. И вообще, с мужской экипировкой управиться намного трудней. Чего стоит хотя бы расшнуровать ботинки: когда торопишься, эти проклятые шнурки обязательно начинают запутываться в узлы.

Элен Сент-Клер действительно умела щедро одаривать мужчин. Никогда еще у меня не было такой насыщенной, такой богатой впечатлениями ночи любви. Каждое движение гибкого и чувственного тела, которое я сжимал в объятиях, погружало меня в пучину блаженства, неиссякаемого и непостижимого, как море. Весь мир исчез, осталось только упоительное забытье, в котором я растворился без остатка…

С первыми лучами я очнулся от короткого глубокого сна, словно вынырнул из тьмы беспамятства. Рядом спала женщина, ее золотистые волосы разметались на подушке, бледное лицо излучало холодную красоту мраморной статуи.

Я поднялся, подошел к окну, закурил сигарету. Над аккуратными зелеными газонами Гайд-парка колыхались клочья тумана, контуры деревьев казались расплывчатыми, смазанными, как на эскизе, небрежно набросанном торопливой рукой, — все это создавало ощущение иллюзорности, нереальности происходящего, и в душу закрадывалась смутная тревога…

— Mon cher[10], — сказала Элен, проснувшаяся от запаха сигаретного дыма.

Я подошел к ней и рассеянно поцеловал ей руку.

— Ну как? — спросила она. — Ты еще не передумал?

— Что ты имеешь в виду, дорогая?