Культя нервно огляделся и нежно уставился на друга.
— Когда сильно переешь, может случиться запор, — предупредил он вырубалу.
Тот перестал жевать.
— Действительно. Молодец, что напомнил, — согласился Кнут. — Завтра доем. С картошками вприкуску. Ужас до чего я люблю ворон с картошками.
И тут они заметили попрошайку Сяву, который неторопливо загружал в себя уже третью кружечку чудодейственного напитка и, брезгливо перекатывая губой, как бы нехотя пожёвывал крысу.
— Вот морда, — удивился Культя, — казалось бы, пустой человечишка, без настоящих способностей, а расселся тут, словно капиталист. Может, он и нас угостит? Пивка я, пожалуй, ещё бы выпил.
— Чем заслужишь? Будешь критиковать его попрошайнические способности? Так они у него — на высоте. Пошлёт он тебя.
— А тебя?
— Своей потребностью дать кому-нибудь в глаз я сегодня уже пользовался на рынке. Он и меня пошлёт.
— А ты ему в ухо, — не терял надежду Культя.
— А он меня в Партком.
— Да, безвыходное положение, — согласился Культя нехотя. Кнут встал, почесался, зевнул.
— Пора искать ночлег, — сказал он.
— А я хотел бы женщину. — Культя мотнул пьяной головой.
— Бабу? Сява вон трепался о бабах. Он тебя отведёт.
— Сява? Не верю я этому попрошайке. Хитрый он. А раз хитрый — значит, обманщик. А раз обманщик — значит, плут. А раз плут — значит… — Культя икнул.
— Значит, хитрый, — подсказал вырубала.
— Точно. Он промурыжит нас своими обещаниями, а потом начнёт что-нибудь выпрашивать. Знаю я таковскую публику.
— Правильно. Идём спать, — поддакнул Кнут пьяно. — Баб я, конечно, тоже потребляю с удовольствием, но не осталось у меня ничего, чтобы рассчитаться.
— А, может, этот Сява и не врал, — опять начал размышлять Культя. — Может, он просто надеялся нас попридержать поблизости, чтобы потом каждый день выпрашивать. Логично?
— Да брось ты. Не связывайся. Сам говорил, что он хитрый.
— Хитрый — значит, умный. А умный — значит, не дурак.
— Заклинило тебя что-то, — забеспокоился Кнут.
— А если он не дурак, то ему выгоднее не обманывать. — Культя принялся развивать мысль в приятном для себя направлении. — А если он нас не обманывал — значит, он действительно знает какую-то там Кисю… или Писю…
— Басю, — вспомнил вырубала. — Или Васю.
Культя неверным шагом направился к попрошайке.
— Веди нас к Басе, — потребовал критик твёрдо.
Сява расплылся в добрейшей улыбке, гостеприимно развел руками, склонив голову на бок.
— Как приятно слышать разумные речи, — заговорил он. — И ещё приятнее слышать их от достойных товарищей. Таких товарищей, которые не какие-нибудь там проходимцы, прохиндеи, прохвосты. А очень даже достоуважаемые товарищи. Досточтимые и достопочтенные. Ах, какие…
— Ну, так идём скорее, — не терпелось Культе.
— Идём так идём. Скорее так скорее. Разве я против? Я всегда рад. И не просто рад, а чрезмерно рад. Даже не чрезмерно, а чрезвычайно. Если б ты только знал, как я рад. — Сява перешёл на привычную скороговорку, но с места не сдвинулся.
— Я тоже рад, что ты рад, — подыграл критик.
— Да уж, вот такой я человек. Если рад, то рад. Хоть ты меня ругай, хоть проклинай, хоть камнем бей, а я все равно буду рад. А уж если ты меня не ругать будешь, а хвалить, то я буду несказанно рад, а, может быть, даже и неслыханно. Или невообразимо. Уму непостижимо, как я буду рад. Ну а случись, что ты меня не только похвалишь, а и отблагодаришь, так я, наверное, просто засияю от счастья. Вот такой я человек. Хоть ты лопни. Хоть разорвись…
— Ладно, идём сейчас к твоей девке, а потом я тебя благодарить буду, — сказал Культя. — Я тебя так долго благодарить буду, что тебе и надоест, пожалуй. Так сильно надоест, что ты даже попросишь, чтобы я перестал. Вот как я тебя благодарить буду.
— Значит, ты меня разными хорошими словами благодарить собираешься?
— Наилучшими.
— Словами благодарить — это, конечно, хорошо. Это, вне всякого сомнения, неплохо. Очень даже подходяще. Но ведь слово-то в карман не положишь?..
— А что положишь? Тыквочку я съел. У меня и нет ничего.
Попрошайка с интересом уставился на таз.
— Вот подходящая вещичка, — вкрадчивым голоском проворковал Сява.
— Таз к тебе в карман не влезет, — заверил Культя.
— Ну и что, что не влезет. Велика беда. Тебе-то чего расстраиваться. Переживать. Огорчаться. Не влезет так и не влезет. Я его и не буду в карман совать. Я его за ручку понесу. Так что зря ты волнуешься. Напрасно. У тебя со мной проблем не будет. Подумаешь, в карман не влезет. Вот напугал. Давай-ка сюда, я покажу, как его понесу.
— Э-э-э. Потише. Ишь, разогнался, — Культя спрятал таз за спину. — За такую чудесную вещь ты всего лишь покажешь мне какую-то девку?
— Не какую-то, а Васю. Ах, какая это девка! Сам бы потреблял её с удовольствием, но я — импотент. Так что, извините. Помечтать, повоображать — это я ещё в состоянии, а вот дело сделать — увы. Вот и предлагаю её разным дружелюбным ко мне товарищам.
— Так идём мы или нет? — Культя начал раздражаться.
— Да куда ж мне спешить? И зачем? Таз ты мне не доверяешь. Опасаешься, что я его не так понесу. Ну и Кузьмич с ним. С этим тазом. Мне и без таза хорошо. Что я, умру без таза, что ли? Окочурюсь? Подумаешь, таз. Видали мы и не такие тазы. И кастрюльки видали, и вёдра. А один раз я даже бочку видел. Вот это вещь! Не то, что твой таз. У тебя бочки, случайно, нету?
