Призрак улицы Руаяль - [99]

— Я все признаю, сударь, все истинная правда. Два одинаковых наряда, плащи и шляпы, все отменного качества. Меня удивило, что человек, принесший их, согласился взять за такой солидный залог столь маленькую сумму. Да, и еще аптекарский флакон. Но, вы понимаете, я не стал спорить. Для меня-то дело выгодное, тем более, что я больше этого человека не видел, а, значит, мог распорядиться залогом по своему усмотрению.

— Теперь, господин Робийяр, смотрите: к вам спиной стоят три человека. Сейчас я попрошу их повернуться, а вас — посмотреть на них и сказать, не узнаете ли вы в ком-нибудь вашего клиента, явившегося к вам в то утро.

Николя молил небо, чтобы свидетель не открыл рот и не начал уверять всех, как он уже говорил Бурдо, что он не обратил внимания на внешность клиента, а потому не может опознать его. Не уверенный, сможет ли эта карта стать козырной, комиссар все же решил разыграть ее, надеясь, что в памяти старьевщика всплывет хоть какая-нибудь деталь. Но стоило Робийяру направиться к молодым людям, как Луи Дорсак сам подошел к Николя.

— Господин комиссар, — вполголоса произнес он, — прежде чем этот человек меня опознает, я предпочитаю заявить, что это я отнес ему в заклад вышеуказанные предметы, ибо нуждался в деньгах для погашения карточного долга.

Уловка сработала, но Николя почувствовал, что правосудие снова пытаются ввести в заблуждение.

— Однако дело принимает интересный оборот! Расскажите нам обо всем подробнее, а, главное, укажите, где вы взяли это старье, чтобы отдать его в заклад, не споря и не торгуясь, всего за восемнадцать ливров. Ибо, как вы догадываетесь, ваше признание влечет за собой новые вопросы. Кому вы были должны эту сумму?

— Приятелям моих друзей.

— О, чрезвычайно точный ответ! Надеюсь, на второй вопрос вы ответите более конкретно: где вы нашли вещи, которые отдали в залог?

Дорсак отчаянно пытался придумать какую-нибудь правдоподобную историю, но обмануть Николя ему не удалось: комиссар точно знал, что по крайней мере один плащ принадлежал Наганде, и знал историю аптекарского флакона.

— На кухне…

— Как на кухне?

— Да, я их нашел утром в кухне. Они валялись на полу…

— Каким утром?

— Утром после несчастья, случившегося на площади Людовика XV. Я подумал, что эти вещи решили выкинуть, и взял их, но теперь глубоко об этом сожалею.

— А флакон?

— Он тоже там валялся.

— Значит, если вещи ваших хозяев валяются на полу, вы считаете позволительным присвоить их. Что ж, вполне правдоподобно и звучит убедительно, хотя в глазах правосудия вы сами выставили себя вором. Но сейчас речь идет об убийстве. Скажите, что вы делали в лавке так рано? Вы же проживаете в другом доме.

— Я пришел пораньше, чтобы приступить к летней описи мехов.

Николя пока не хотел вынимать из рукава все имевшиеся у него козыри. Ему достаточно констатировать явную ложь Дорсака, бросавшегося из одной крайности в другую. Торопить события до конца допроса всех подозреваемых оснований не было, а потому он сделал вид, что согласился с ответом приказчика. Затем он отпустил старьевщика, и тот, пятясь задом и кланяясь во все стороны, покинул зал. Жак Гален и Дорсак заняли свои места на скамьях, а пристав вновь облачился в мундир. После продолжительного молчания комиссар повернулся к Наганде.

— Сударь, вы ставите меня в тупик. Как и все здесь присутствующие…

Широким жестом он обвел сидевших напротив него членов семьи Гален.

— …вы лгали мне. По опыту знаю, что существует ложь во спасение, благочестивая ложь, однако сейчас речь не об этом: вы обманули меня. Дитя Нового Света, вас исторгли из родных мест, увезли за океан и высадили на берег древнего королевства, где вы оказались среди людей, взирающих на вас либо с любопытством, либо с враждебностью, людей, для которых существуют только парижане, а всех остальных они считают дикарями. Вас предоставили самому себе, вы остались один, без родных и друзей. А потом, если судить по вашему рассказу, вас, словно преступника, заперли, усыпили, обманули и даже попытались убить. И вы, и ваша печальная участь вызываете самое искреннее сочувствие. И все же вы солгали. Поэтому сейчас я прошу вас хорошенько подумать и спасти не только себя, но и то немногое, что вам дорого. Помните, только истина может смягчить правосудие. Если, как вы утверждаете, память об Элоди дорога вам, скажите правду ради нее. Если же вы будете упорствовать в ваших заблуждениях и вновь дадите основания заподозрить вас во лжи, вы тем самым подтвердите имеющиеся против вас подозрения, и — предупреждаю вас! — в конце концов неумолимая поступь закона вас раздавит. Не думаете же вы, в самом деле, что мы не видим вашего мотива убить Элоди.

Индеец отрицательно покачал головой, и Николя, словно отвечая ему, продолжил:

— Поразмыслим немного. Юную Элоди все считали легкомысленной, непостоянной и кокетливой, иначе говоря, она поощряла ухаживания за ней молодых людей. Если вы действительно любили ее, разве ее поведение не стало для вас испытанием? Не исключено, что жертва в самом деле была неблагоразумна. И тому есть свидетели. Вы по-прежнему молчите, Наганда? Как вам угодно. Я продолжаю и готов оказать вам честь, исключив все имевшиеся у вас корыстные мотивы. Глядя, как за Элоди вьется целый хвост поклонников, вы стали ревновать ее. А вы способны на сильные чувства. Вы родом из племени воинов, где, судя по рассказам путешественников, оскорбления и измену можно искупить только кровью. Поэтому я не могу исключить вас из списка подозреваемых.